-Дурой! - весело подхватила Ира.
-Ты бредишь, - веселился Андрей. - боги, совсем со своей литературой поехал...
-Не он один. - громко заявил я. Послышались голоса одобрения.
-Да, не один! - закричал первокурсник. - Я человек, меня должно быть слышно. Должно быть, Андрей, ты же сам так говорил...
-Не в этом контексте. - сказал уязвленный Андрей. - Вы подменяете понятия. Это не «Соавтор». Это «Изменитель» какой-то...
Все менялось. Не помню, кто первый сказал это страшное на первый взгляд слово: «террор». Кажется, что даже и я. Та, о ком говорил тогда Лев, заявилась в одну из встреч, а у нас картина маслом: кто-то горланит пьяно, потому что мы распили четыре бутылки, кто-то играет в замысловатую игру в рифмы, а первокурсник Авдеев предается свободной любви со Светой прямо тут же, что-то бормоча. Обидно было вылетать с последнего курса, хотя в тот день мы, наверное, и заигрались пуще прежнего. Но это не было концом - кажется, это было всего лишь началом.
Не помню, кому влетело больше - на кого-то даже завели дело по хулиганству. Андрей разругался со Львом - и теперь, как может, восстанавливается. Но нам восстанавливаться не нужно. Поэт - на то и поэт, я теперь умный стал, понимаю. Поэту все оковы - пшик. Поэта сковывать бесполезно, он со свободой одной веревкой повязан.
Мы ведь теперь свободны, да не совсем. На одной из встреч, что была после инцидента, Лев важно и пьяно начал:
-Мы, товарищи соавторы, должны доказать, что мы да как мы. Со стороны так - безумие. Но разве творчество не безумие?
-Безумие, - подхватил наш хор голосов.
-Поэтому, выход один. «Погиб поэт, назло погиб» и так далее. Андерстенд? - и, как и в тысячный раз до этого, смешок, громкий смешок, хороший.
Я теперь в «Соавторе» первый помощник, за верность награжден своим статусом и влиянием. Мы, промокшие, стоим неподалеку от университета, еще не так давно бывшего нашим домом. Руки наши дрожат, а губы отстукивают наш марш, нашу походную Марсельезу, в которой так много этого: «поэт судьбу не обуздал, но как чертовски постарался!». В которой много слов о свободе - хороших, честных слов. В словах которой много истины - больше, чем во всем остальном.
Лев объяснил мне, что и как нужно сделать. Я стою и мокну, а со мной рядом Света и Ира, да бывший первокурсник Авдеев - мои лучшие друзья, мои единственные друзья. Моя семья взамен той, что душит, что не понимает; что никогда на свете не поймет, каково это - видеть, слышать, чувствовать. В руках нож, в душе - запоздалый май, вечер, полуторачасие болтовни адептов, не знающих, как все повернется. Никогда не писал прозу, но Лев говорит, что создает лучшую свою вещь - сидя с нами, напевая про себя наш марш несогласных с этим несовершенным миром, где прошлое ценнее будущего. Где мне почему-то нельзя говорить из-за той, которая только что вышла из университета и оглядывается, чует что-то неладное.
Поэт во мне говорит, что на улице смеркалось. «Поэт идет на крайний шаг» - да, а это во мне говорит мое второе и, наверное, истинное Я: во мне говорит соавтор.