- Успокоил, - она потерлась щекой о мягкую пушистую шерсть Лешкиного свитера. - Но на работе меня все равно с опилками смешают. Все ведь думают, что я такой крутой специалист… Засмеют.
- Ася! Ну я что тут, напрасно разорялся битый час?
Ты меня внимательно слушала, даже вон цветную капусту всю сверетенила на нервной почве, пока я тебе объяснял, как надо относиться к твоей оценке, и где результат?
Ты что, не поняла ничего?
- Ой, Леш, да все я поняла. Ты прав кругом и на триста шестьдесят процентов. Но мне все равно неловко перед ребятами за эту четверку. Что они обо мне подумают?
- Они подумают, что ты получила четверку. Больше они не подумают ничего. Не надо, Асенька, думать за других людей и заранее бояться того, что они подумают.
Вон Зарубин твой никак Гулю на себе не женит. Ты что по этому поводу думаешь?
- Что он не может уговорить ее выйти замуж, - засмеялась Настя. - Больше ничего не думаю. Что мне, думать не о чем?
- Вот и им есть о чем подумать, кроме твоего экзамена. Выбрасывай глупости из головы и вставай к раковине, мой посуду, вытирай ее и расставляй по местам.
Сделай для семейной жизни что-нибудь полезное. Потом еще можешь погладить, у нас уже два месяца до утюга руки не доходят, все, что машина настирала, кучей валяется. Давай-давай, займись делом.
Гладить ей не хотелось. Мытье посуды она уж как-нибудь переживет, но от вида утюга и гладильной доски Настю охватывал ужас. Ничего, однако, не поделаешь, придется заниматься бельем. Может, продолжить Лешкину мысль и перенести ее с погоды и оценок на нудную работу? Не бывает тягостной домашней работы, домашняя работа всегда приятна, если правильно к ней относиться. А правильно - это как?
Цепь рассуждений увлекла ее, и хотя Настя так и не придумала формулу, при помощи которой можно было бы страстно полюбить процедуру глажения пересохшего белья, однако к концу активной мыслительной работы она с удивлением обнаружила, что все перегладила.
Началось все с борща. В этом восьмидесятитрехлетняя Глафира Митрофановна была совершенно уверена.
Ну, почти совершенно… Потому что до борща был еще мальчик, попавший под машину. А может, и правда все началось именно с мальчика, а борщ - это уже продолжение. Хотя каким образом эти два события могут быть связаны, Глафира Митрофановна не представляла, как ни напрягала воображение. С одной стороны, вроде бы погибший под колесами автомобиля мальчик к ней лично никакого отношения не имеет, а борщ - имеет, и самое непосредственное, потому как она самолично его готовила в тот день прямо с утра, и то, что произошло потом, покрыло ее, как она полагает, несмываемым позором.
Но с другой стороны, может, с борщом все так и получилось из-за этого мальчика? Кто его разберет…
Поднялась она, как обычно, в пять утра. Всю жизнь свою долгую Глафира Митрофановна позже пяти в кровати не валялась, даже и в выходные. Привыкла. Наверное, когда у мамки в деревне жила, так годиков до трех-четырех спала сколько хотела, но этого она не помнила.
А вот то, что с пяти лет вставала вместе со старшими братьями и сестрами, помнила отчетливо. Воду носить из колодца тогда еще не могла, а скотину выгнать, курам задать и полы намыть во всей хате - это на ней. Когда Глаше исполнилось тринадцать, отправили ее в город к дальней родне, и даже не их это была родня, а бабы-Дусина, что через две хаты живет. Каким-то людям в Москве нянька понадобилась за ребенком смотреть, вот баба Дуся и присоветовала им работящую сметливую соседскую девчонку, которая к своим тринадцати не только полной помощницей по дому стала, а еще и четверых младшеньких подняла, так что по части обращения с младенцами понимание имела.