— Это мои друзья, — сказала она, — мы вместе учились. У нас много общего.
— Я знаю, что у вас общего: общие воспоминания об их общем любимце. Не по нем ли ты плачешь?
— Я выпила, — сказала она, — я выпила и потому я плачу… (Мне кажется, что она уже это говорила, но просто тот, несмотря на то что директор, оказался непонятливым).
— Но он бросил тебя. Он бросил тебя и уехал, и предал… и предал, и бросил, и бросил, и уехал…
— Слышь, ты, не твое собачье дело, — вмешался тут Миша, закидывая газету уже в другой черный мешок, но они его не услышали, так как между Мишей и этим деревом было 12 тысяч километров, огромный Атлантический океан и, что немаловажно, та непреодолимая пропасть, которая разделяет две противоборствующие непримиримые социальные системы.
В это время их диалог прервался, потому что как раз в эту минуту дверь квартиры отворилась и вся компания с ехидством, сплетнями, с хохмочками, со стихами, с намеками, с гиком, свистом и звонкой песней выпорхнула наружу. По неписанному сценарию, по которому в этом доме каждый год праздновали дни рождения, сейчас на одну из трех ступенек животом должен был упасть Миша для того, чтобы три девушки на его спине танцевали отрывок из отечественного балета. Одна из девушек была врачом и зорко следила, чтобы Мише не наступали на легкие, так как из своего медицинского опыта знала, что если наступать на легкое каблуками, то может быть больно, но все-таки сама наступала. А Миша вставал тогда как ни в чем ни бывало, и вся компания спускалась еще на одну ступеньку и выходила в сад. Но сейчас они быстро миновали все три ступеньки, так как Миша, как вы уже знаете, собирал газеты в совсем другой части света.
— Смотрите, — сказал самый наблюдательный из них и все посмотрели наверх. На что-то черное, что спускалось сверху вниз над садом, посмотрели и те двое, около яблони. Что-то черное опускалось и увеличивалось, хотя вовсе оно не увеличивалось: это просто обман зрения. Так устроены наши глаза, что предмет, который удаляется, для нас уменьшается, а тот, который приближается, — увеличивается… вот и пойми после этого, где правда. И несмотря на оригинальность мышления каждого в этой компании, все почему-то подумали об одном и том же, о неопознанном летающем предмете, который сейчас им, может быть, придется увидеть собственными глазами.
Это, действительно, был летающий предмет; это был черный шар, но был он не с другой планеты, а с нашей, родной, хоть и проделал долгий путь. Черный шар сделал посадку прямо в кругу, который очертили молодые люди, и когда они сомкнули круг, чтобы выяснить происхождение, образование и национальность шара, он, образно говоря, испустил дух, а если проще, то выпустил воздух и стал обыкновенным мешком для мусора. Правда, тут никто не знал, что он именно для мусора, так как в городе Ч., как всем известно, мусор и пищевые отходы (прошу не путать и не мешать их в одном ведре!) рано утром выносили-в ведрах, ставили на тротуар, и дворники выкидывали их в специальные машины, а ведра потом опять возвращались к своим владельцам (редко, какое ведро пропадет…)
В черном мешке был обрывок рекламного приложения к газете, в типографии которой работал Миша, и там по-английски было написано, что для того, чтобы узнать, что такое истинная любовь, надо купить «водяную» кровать королевского размера крупной северо-американской фирмы… (название вырвано).
Красивая молодая девушка вдруг пришла к выводу, что несмотря на то, что в ее жизни уже были любовь, измены, клятвы, разлуки, разочарования, никогда не было настоящей «королевской» двухспальной кровати. И ей захотелось во что бы то ни стало двухспальную кровать с двумя тумбочками и лампами, и уж если не «водяную», северо-американской фирмы (жаль, названия мы не знаем), то хотя бы отечественную мебельной фабрики города Ч., и чтоб рядом лежал какой-нибудь человек, ну хоть бы этот директор, и рано утром она бы перелезала через него, чтоб было ближе включить свет и пойти готовить завтрак.
— Я люблю тебя, — сказала она директору шепотом, — я сделаю все, как ты захочешь.
На этом, в общем-то, все и закончилось. Компания вошла в дом, молодая пара пошла по жизни, Мише удалось закинуть еще одну газету в черный мешок, а мешок, так как для него не нашли никакого применения, выбросили на свалку, где он и провел остаток своих дней, тоскуя.