Лукас все понял.
— Извините, наверное, я ошибся номером. Я звоню Марку Хатто.
Последовала неловкая пауза, после чего женщина ответила:
— Нет, вы набрали правильный номер. Я офицер полиции. Могу я попросить вас назвать себя, сэр?
— Конечно. Я Филипп Хатто, двоюродный брат Марка. Что-то случилось?
Еще одна неловкая пауза. Очевидно, говорившая еще не поднаторела в таких делах.
— С вами рядом еще кто-то есть, мистер Хатто?..
— Здесь моя жена, но какое это имеет значение? Что, собственно говоря, происходит?
Вот так сегодня утром он спросил Криса, смотрит ли тот кино. Лукас знает роль, которую играет, знает сценарий. Наверное, подобными сценариями пользовалась и женщина-полицейский на подготовительных тренингах.
— Боюсь, у меня плохие новости, мистер Хатто. С большим прискорбием я должна сообщить вам, что ваш двоюродный брат, его жена и сын получили огнестрельные ранения, все — смертельные.
— Они мертвы?
— Боюсь, что так.
Лукас повесил трубку. Ничего неожиданного. Новость произвела на него такое же впечатление, что и результаты выборов в стране, о которой он никогда не слышал. Важно другое: ему придется сообщить Элле, что все члены ее семьи убиты. И что он не знает, угрожает ли ей что-то сейчас и будет ли она вообще когда-нибудь в безопасности.
Возвращаясь к поезду, Лукас спугнул пару голубей, которые вспорхнули у него из-под ног. Несколько мгновений он наблюдал за тем, как птицы поднимаются к сводчатому небу вокзального терминала. На секунду ему почудилось, будто хлопанье крыльев все еще слышно, даже сквозь шум поездов и суматоху людской толчеи, и это вызвало у Лукаса странное чувство умиротворения.
Захотелось домой, и чтобы со всем этим было покончено. В принципе Лукас ведь и направлялся домой, но безотчетная мысль, которая только что коснулась его разума, казалась какой-то далекой, недостижимой и неясной: прикосновение и запах кожи, тепло, смех, морской бриз, воспоминания, слишком болезненные, чтобы на них сосредоточиться. Как чувство дома, который никогда не был твоим.
Лукас постучал в дверь купе. Дождался, пока Крис откроет.
Элла, выглянув из-за плеча приятеля, спросила:
— Вы говорили с папой?
— Я останусь в коридоре, пока мы не отъедем от станции. Закрывай дверь. — Он мельком глянул на девушку. Наверное, пару раз она уже была близка к догадке, но вот ее глаза… Нет, несмотря ни на что, во взгляде Эллы не было и намека на верное предположение. — Я все объясню, когда мы тронемся.
Вид у девушки был растерянный, но Лукас уже кивнул Крису, чтобы тот закрыл дверь. Нужно подождать, потому что ее реакция наверняка будет бурной, а шум поезда в движении может заглушить рыдания и крики.
Кто-то протиснулся мимо него в узком коридоре, потом поезд тронулся, вначале еле заметно, настолько мягко, что на секунду показалось, будто это перрон поехал куда-то назад.
Лукас задумчиво смотрел в окно.
Наверное, Крис что-то ей сказал. Или, получив несколько минут на раздумывание, Элла начала складывать одно с другим. Как бы там ни было, едва Лукас вошел в купе, девушка требовательно спросила:
— Что случилось? Отвечайте!
— Твоя семья погибла. На звонок ответили полицейские.
Элла не вскрикнула, не заплакала. Будто Лукас заговорил на языке, который она едва знает и с трудом переводит слова в уме. И все-таки выражение ее лица было ему знакомо: так выглядят люди, когда их убивают.
Лукас услышал, как Крис шепчет:
— Черт, черт, черт…
На секунду он посмотрел в его сторону. Крис опустился на краешек сиденья, закрыв лицо руками.
— Все?..
Лукас снова перевел взгляд на Эллу.
— Да, все. Застрелены. Возможно, в то же самое время, когда тебя пытались достать первый раз, то есть вчера вечером.
— Но почему?..
— Твой папа, очевидно, перешел кому-то дорогу. И у него были враги.
Лицо девушки словно потеряло четкость. Последовал неожиданный неистовый поток слез, сдавленных стонов и неразборчивых слов…
— У Бена не было врагов…
Элла не могла больше ничего сказать — она разразилась судорожными рыданиями и повисла на Крисе, который шептал ей слова утешения. Чем больше он говорил, тем теснее девушка прижималась к нему.
Лукас вышел, закрыв за собой дверь.
Сначала из купе до него не доносилось ни звука: шум поезда заглушал рыдания, как он и рассчитывал. Но постепенно Лукас начал разбирать болезненные вскрикивания и отчаянный плач. Он начал с беспокойством оглядываться по сторонам, остро чувствуя свою беспомощность.
Кто-то шел по коридору в его сторону. Пожилая женщина, слишком полная, чтобы протиснуться рядом. Самым естественным для него было бы уступить дорогу, зайдя назад в купе, но Лукас не хотел открывать дверь, чтобы горе, бьющееся там, вдруг не выплеснулось наружу.
Вместо этого он нырнул в свободное купе — чтобы избежать зрительного контакта с женщиной. Потом Лукас вышел, и опять слух обманул его — он снова решил, что все тихо. Но нет: стоны, бессвязные причитания, и все громче, все сильнее.
И ведь помочь никак нельзя. Он в состоянии сохранить Элле Хатто жизнь, он убьет ради нее кого угодно, однако не в силах предложить ни утешения, ни сострадания, потому что их у него нет. Близость ее горя отозвалась ознобом на коже: Лукас неожиданно осознал, кто он такой на самом деле. Человек с пистолетом, и больше ничего.
Впрочем, ему и не хочется быть кем-то еще.
Глава 5
В первые смутные мгновения после пробуждения Элла растерялась. Вроде бы на ней длинная юбка, но она не может ее узнать. Элла лежит, свернувшись калачиком: если ей удастся повернуться и хорошенько рассмотреть одежду, все должно встать на свои места.
Но Крис обнимает ее, а поезд мягко покачивается на ходу, и двигаться совсем не хочется. Вдруг боковым зрением она замечает, что в купе есть кто-то посторонний, и тут приходит понимание.
Лукас!
Элла вскочила с места, испуганная, охваченная ужасом. Лукас поднял глаза от книги. Девушка чуть было не сказала, что видела самый ужасный сон в своей жизни, когда реальность со всей беспощадностью обрушилась на нее.
Семья погибла. Об этом рассказал Лукас. Такие же люди, как и те, кто пытался застрелить ее, пришли в ее дом и убили родителей, убили Бена. Глаза наполнились слезами, горло свело судорогой, но девушке все же удалось справиться с собой.