— Рудольфами, — хихикнула она. Даже Ванесса временами бывает подшофе.
— В любом случае он не моего типа.
— Ты этого не знаешь. Пойми, необязательно впускать его в свою жизнь или постель, если это для тебя принципиально, но… — здесь она снова взяла вульгарный тон, — этот человек может показать тебе небо в алмазах.
Не удержавшись, мы обе прыснули, к большому неодобрению чопорной горничной, взиравшей на нас с высокомерием, достойным леди Брекнелл[25]. Ванесса, заметив это, немедленно перешла на личности.
— Принесите мне полотенце, — властно велела она высокомерной даме. — Пожалуйста.
И, черт побери, та это выполнила.
Каким-то образом я выбралась с бала, хотя Рэндольф преследовал меня по пути из зала в фойе и увивался вокруг, пока я ждала, когда принесут мою броскую шаль, предлагая подвезти домой. К счастью, грубить не пришлось: его шофер получил указания подъехать лишь через полчаса. Осчастливленная до экстаза, я прыгнула в такси и, оказавшись в безопасности, с облегчением вздохнула. Когда я приехала, миссис Помфрет спала. При виде старушки, уютно устроившейся на удобной кушетке, я подумала, что поступила правильно. Мне хотелось стать такой, когда мое дитя вырастет, повзрослеет и покинет отчий дом. Желтая, как нарцисс, тафта была очаровательна, однако ступни вконец разболелись. Выпить долгожданную чашку чая, наскоро взглянуть на спящую дочь, и в постель — одной. Назад к будням, скромной обуви и мужчине с мохнатыми ноздрями. Балы, каковы бы они ни были, все же не моя стихия.
Глава 11
Жизнь, к всеобщему удовлетворению (есть ли на свете более скучное выражение?), устроилась и вошла в нормальное русло, почти как я мечтала. Рейчел, насколько я видела, не стала ни счастливее, ни несчастнее и вроде бы вполне освоилась с новым положением дел. Постепенно слезы и страхи почти прекратились, и с детским удовольствием дочь смаковала подробности, рассказывая о Миранде, причем совершенно спокойно. Когда Рейчел возвращалась домой и докладывала, куда их водил Гордон, мне иногда казалось, что теперь ему приходится развлекать двух дочек вместо одной. Гордон не роптал, хотя порой выглядел утомленным, однако вероятная причина усталости крылась в сфере, не предполагающей сочувствия, и мне оставалось лишь радоваться за него и Рейчел. Гордон практически сразу прекратил играть со мной в кошки-мышки, и, встречаясь во время передачи дочери с рук на руки, мы держались мило и непринужденно, что безмерно облегчало возвращение Рейчел домой.
Рудольф-Рэндольф звонил пару раз, но с этим я легко справилась и, когда настал уик-энд с Ванессой и Максом, не поехала, очень решительно отказавшись по телефону. Я объяснила, что меня не привлекает оккупация мужчиной по чужому выбору, независимо от того, насколько подходящим его считают. Если (и когда) придет время, что будет еще очень не скоро, я сделаю выбор сама. Платья — пожалуйста, а вот от любовников увольте…
Я была счастлива хлопотать, как пчелка, выполняя рабочие обязанности (с бонусом в виде нескромных фантазий о мистере Харрисе in flagrante[26]), заботиться о Рейчел, встречаться с подругами, украшать дом там и сям и вообще наслаждаться рутиной. Занятость, по моему убеждению, дает ощущение полноты жизни, и уверенность подруг в том, что мне несладко, ей-богу, оскорбляла. Всякий раз, стоило похвастаться своим счастьем, они напускали на себя недоверчиво-проницательный вид — даже разговаривая со мной по телефону, Филли делает многозначительное лицо. Ванда грохотала бесстыжим смехом и, утрируя замечательный мавританский акцент, требовала: «Детка, приезжай-ка к старой Ванде. В наших болотах водятся настоящие большие мужики». Услышав это, я сразу почувствовала себя героиней саги о жизни дикого Юга.
Я бросила попытки объяснить, что чувствую себя, как никогда, цельной и самодостаточной, ибо это звучало очень высокопарно, выдав перл «мы очень счастливы втроем» и лишь затем сообразив, что включила в заявление поганца Брайана, желая разбавить напряжение водой: «втроем» казалось не столь жалким, как «вдвоем». Для меня «вдвоем» звучало совершенно нормально, но других заводило не хуже, чем быка — красная тряпка: все считали, что я на пути к установлению неразрешимо тягостных отношений с дочерью, которая либо всю жизнь будет держаться за мою юбку, либо, не выдержав ига материнской любви, потянется к наркотикам, проституции и партии консерваторов.