— Можно взглянуть? — спросила я, присев рядом.
— Конечно, нет, — возмутилась дочь, точно скопировав мою интонацию. — Я же не лезу в твою личную жизнь!
Черта с два ты не лезешь, удрученно подумала я, спустилась вниз и налила себе выпить, раз уж у Ванды даже не пригубила вино.
Снова поставив «Немецкий реквием», идеально подходящий к моему настроению, я довольно долго просидела, горестно сгорбившись, прежде чем сдалась и пошла спать. Единственное письмо, которое мне предстояло написать, — карточка с благодарностью Ванде за прием, но мне не очень хотелось это делать. Истина заключалась в том, как я призналась себе под одеялом, что в моей жизни образовалась пустота. Правда, я не могла с точностью сказать, чем именно она должна быть заполнена.
Глава 18
Тоскливое настроение затянулось почти на весь декабрь, хотя я пыталась стряхнуть тоску, окунувшись в предрождественские хлопоты. Вся проблема в том, что Рождество — чудесная пора (я не шучу!). Несмотря на то что бабушки и дедушки яростно соперничают за внуков и всех поголовно косит какой-нибудь вирус — насморк, грипп, расстройство желудка, — вспышка которого, как по расписанию, приходится на канун праздника, — все равно это прекрасное время, если ваше эмоциональное равновесие ничем не нарушено.
Мне не пришлось решать проблему бабушек-дедушек: родители, живые и здоровые, живут в Австралии с моей младшей сестрой Джулией, поэтому приглашение от них — чистая проформа. Они, как обычно, позвонят в Рождество, спросят, получили ли мы их подарки, позабавят Рейчел историями о барбекю из индейки на пляже и в тысячный раз скажут: «Пэт, ты обязательно должна к нам приехать». Я отвечу: «Угу, вот прямо сейчас и начну копить деньги на поездку», и все останется как есть еще на год. Я никогда не была особенно близка с родителями, поэтому не усматривала в происходящем особой драмы. Рейчел они видели еще младенцем, когда она даже не умела ходить, внучку с дедом и бабкой связывали в основном фотографии и слова «бабуля» и «дедуля».
Призрак вируса Марли не явился ни мне, ни Рейчел, зато бедняга мистер Харрис слег с неведомым недомоганием, в чем обвинил меня. Очень хотелось сказать, что он ошибся, что я страдала не от инфекции, но заявить об этом означало бы признаться, что я получила выходные под фальшивым предлогом, поэтому я сочла за лучшее взять вину на себя, послала начальнику фруктов (очень полезно для сердца) и пару раз позвонила, попросив совета, без которого якобы не могла обойтись. Я подумала, что бухгалтеру понравится чувствовать себя при исполнении, даже лежа в постели. По традиции болезнь подкосила начальника за два дня до закрытия офиса на праздники, поэтому делать мне оказалось практически нечего. Хотя я предпочла бы полную загрузку.
Мне хотелось с головой уйти в работу, ибо на эмоциональном фронте дела шли с переменным успехом. Я отложила и «Немецкий реквием», и Рода Стюарта, но это мало подняло настроение. Тогда я с рвением включилась в подготовку к Рождеству — бумажные цепочки, снежок на окнах, елка до потолка. На перемены изумленно взирал Брайан, которого дерево в доме, видимо, тронуло до глубины души — пес подошел к елке и помочился на ствол. За это его пришлось отшлепать, что вызвало горячие дебаты между мной и Рейчел. «Он делает лишь то, что для него естественно», — заявила дочь, и я с отвращением подумала, что воспитала новую Хилари. В наказание за дерзость я велела ей идти в свою комнату, чего Рейчел на самом деле не заслужила, и отослала Брайана назад в его гроб на кухне, откуда пес безучастно следил, как я, налив себе чересчур много бренди, опустилась на табуретку с театральным жестом отчаяния. Это нехорошо, твердила я себе, это совсем нехорошо, ты должна пересилить такое настроение, хотя бы ради Рейчел. А затем подумала, отставив бренди (которое, как я решила, гораздо лучше вылить на пудинг и зажечь в темноте): да что же это такое, все Рейчел да Рейчел, а как же я?