Возвращаясь на Флоризель-стрит, я всю дорогу пела для таксиста. Когда я выкарабкалась из машины на тротуар, водитель заметил, что видал и не такое… Вот мы и дожили до Нового года — я, Рейчел и наш дорогой старикашка Брайан. Новый год и новая жизнь втроем. Как мило… Чего еще просить у будущего? Однако первый день нового года принес лишь волдырь на пятке и похмелье. Бедная Пэт!
Дни потянулись довольно обыденно.
Я делала все, как положено: с рвением принялась за работу — мистер Харрис увеличил мне зарплату (вот радость-то…), наполнила дом беззаботным детским смехом, приглашая всех подряд на чай после школы (чем больше, тем лучше), пока Рейчел однажды не обронила задумчиво: «Я бы для разнообразия и сама сходила в гости…» Это несколько подпортило уютную викторианскую картинку, которую я столь тщательно создавала. Ладно, пускай, в звуках детского смеха все равно есть что-то угнетающее, если вы не настроены слышать его изо дня в день. Когда Рейчел не было дома, я замечала, что разговариваю с чертовым псом, который любезно принимал такой вид, словно в его плоской голове появлялся проблеск сочувствия. Но одиночество меня пугало. Филида предупреждала, что придет момент расплаты, настанут черные дни — полагаю, тут-то они меня и нагнали. До определенного момента можно окружать себя друзьями и ходить на вечеринки, но дом есть дом, и большую часть времени хочешь не хочешь приходится проводить здесь. Флоризель-стрит начала угнетать, как одиночная камера, в чем я никому не признавалась, не желая выглядеть жалкой. Лидии, например, пришлось бы надеть ведро на голову, чтобы остановить поток поучений в духе «я же тебе говорила».
В тот период мне потребовалась вся сила воли, чтобы не срываться на дочери, и волей-неволей я предоставила ей некоторую свободу. Клуб велосипедистов, подружки, выходные с папашей — Рейчел часто отсутствовала, и на душе становилось лучше — оттого, что хоть у одной из нас все хорошо.
Перспектива того, что добрые люди скоро начнут перешептываться за моей спиной, говоря: «Нужно присматривать за старой доброй Пэт», и радостно предлагать мне попробовать разнообразные хобби, откровенно пугала. Задним числом я сожалела, что сравнила Энтони с гиппопотамом. Я сожалела, что в своей гордыне не позволила Рэндольфу подвезти меня домой, когда была такая возможность. Я даже раскаивалась, прости Господи, что уронила пенал на голову Стива. Правда, не стала сокрушаться по поводу выплеснутого в юкку вина, подливаемого мне прекрасным принцем из «Золушки», с немалым облегчением почувствовав, что некоторые кандидатуры даже я не стану брать в расчет. Еще я не могла отделаться от причудливых фантазий, в которых у Брайана посреди ночи случалось опасное недомогание и мне ничего не оставалось, кроме как вызвать ветеринара (обходя вниманием тот факт, что я не имела представления, как связаться с тем, кто завладел всеми моими мыслями). Купив канву для вышивания, я устраивалась рукодельничать перед телевизором, чтобы как-то пережить долгую темную зиму.
Мир и любовь, говорила я розовозадому купидону, коля иголкой нижнюю часть рисунка. Мир и любовь. Ну или хотя бы мир…
Работа продвигалась — медленно, но продвигалась. От холода земля стала гораздо тверже, что заметно облегчило уборку дерьма совком, — словом, кругом сплошные преимущества… С Барбадоса Гордон привез Рейчел колоду игральных карт с изображением видов острова, а мне крохотную бутылочку рома. Я рассыпалась в столь обильных и горячих благодарностях, что даже Гордон почувствовал их неискренность. Жизнь продолжалась.
Я твердила себе, что нужно работать и ждать весны, которая (как понедельники) обязательно придет. Когда надоедало вышивать, я раскладывала пасьянс на барбадосских картах, радуясь — доказательство моей безгрешной чистоты, — что ни разу не смошенничала.
А затем, облаченный в темно-синий бархат ночного неба, явился вечер Бёрнса.
Глава 19
Вечер Бёрнса пришелся на уик-энд Гордона, иначе я скорее всего не пошла бы. Визит к Гертруде лишний раз напомнит о запретных наслаждениях, да и устала я от игры в вечеринки. Рождество и Новый год надевают вам на нос фальшивые розовые очки: море теплых дружеских чувств, град приглашений, непрерывная череда праздников — и человек невольно входит во вкус легкой интересной жизни, которая внезапно обрывается с приближением старого грязнули февраля. Оставалось смириться (о, какое ужасное слово!) с обыденным существованием без сказок и сладкого дурмана, и у меня уже начинало это получаться, когда позвонила Гертруда.