— Во сколько? — прервал Густых.
Кавычко сглотнул и сказал:
— В три часа дня.
— А могила готова?
Кавычко снова оживился, хотя новый поворот темы опять сбил его с толку:
— Про могилу Орлов такое рассказал! Всю ночь целая бригада работала. Это, говорит, целый склеп получился. Большой, на два места, стены забетонированы, внутри — бар с напитками, ковры, лошадиная сбруя…
— Гробы хрустальные? — снова прервал Густых.
Кавычко осекся, теперь уже с некоторым страхом глядя в выпуклые, ничего не выражающие глаза Густых.
Золото в кудрях погасло. Вымученно улыбнулся.
— Гробы импортные, из красного дерева, — лакировка, позолота, ручки для переноски, и все такое…
Кавычко замолчал, боясь, что его снова прервут.
Но Густых молчал. Крутил в руках безделушку, сувенир: никелированную модель нефтяной качалки, подарок от «Томскнефти».
Качнул качалку, поставил на стол. Качалка постукивала, как метроном.
— Вот что. Встречу с Владимировым перенеси часов на… на пять.
Кавычко даже подскочил.
Открыл было рот, но тут же закрыл.
Густых молча смотрел на качалку.
— Значит, на пять? — упавшим голосом спросил Андрей Палыч.
— А что, у тебя появились проблемы со слухом? — бесцветным голосом ответил Густых.
Кавычко отчаянно покраснел. Вышел из-за стола.
— Хорошо, — сказал он. — Я вам когда понадоблюсь?
— Когда понадобишься — узнаешь, — почти загадочно сказал Густых.
Андрей Палыч вышел, не чувствуя под собой ног. Его покачивало, голова кружилась. Происходило черт знает что. Будто сон. Да, кошмарный сон.
Он на секунду задержался в приёмной, переводя дыхание. На месте секретарши сидел здоровенный охранник в подполковничьих погонах.
Он участливо взглянул на Кавычко, спросил:
— Что, Владимир Александрович сегодня не в духе?
Кавычко дико посмотрел на него, не ответил, и выбежал в коридор.
Выждав несколько минут, Густых вышел в приемную. Тускло взглянул на «секретаршу» в погонах.
— Съезжу на место позавчерашней трагедии, на Черемошники.
Подполковник подпрыгнул, схватился за чудовищных размеров трубку еще более чудовищной военной рации образца начала 60-х годов.
— Охраны не надо, — сказал Густых. — Там всё равно за каждым памятником по фээсбэшнику торчит.
— Не могу я вас так отпустить, Владимир Александрович, — сказал подполковник и слегка покраснел. — Приказ есть приказ: сопровождать везде и всюду.
— А если я по дороге к любовнице заехать хочу?
Подполковник покраснел еще больше, набычился и повторил:
— Сопровождать!
— И в сортир, конечно, тоже… — вздохнул Густых.
— До дверей. Туалет должен быть заперт на ключ, а перед вашим посещением в нем должна быть произведена тщательная проверка! — без запинки выпалил подполковник, словно читал невидимую инструкцию.
Густых покачал головой.
Подполковник был уже не красным — багрово-синюшным.
Помолчали.
— Не могу я нарушить инструкции, Владимир Александрович! Не могу! — почти плачущим голосом выдавил подполковник. — Вы и так без телохранителя в машине, а если еще и без сопровождения? Не дай Бог что случится, — хотя бы небольшое ДТП, — с меня же голову снимут!
Густых наморщил лоб, словно обдумывая что-то. Наконец повернулся к двери и уже на выходе, вполоборота, спросил:
— А зачем она вам нужна?
Подполковник позвонил охране, передал «всем постам», положил трубку и задумался. И только спустя некоторое время догадался, о чем его спросил Густых.
Подполковник сквозь зубы выматерился, потом затравленно оглянулся: с четырех сторон приемная просматривалась камерами наблюдения.
Густых поехал на своей «волжанке», группа сопровождения — на сиявшем, новеньком, нежно-сиреневого цвета, «внедорожнике» «Хонда».
Понятно, что идиоты. Их за два километра видать. Но других в охранники и не надо брать. Им думать и некогда, и нельзя.
Мысли мелькали в голове Густых, и мысли были точные, логичные. Ничего необычного не происходило. Хотя Густых чувствовал: необычное УЖЕ произошло.
В переулке, в дальнем его конце, у цыганского дома действительно стояла патрульная машина. Но Густых туда не поехал. Он велел остановиться в начале переулка, у ворот дома, где обитал Коростылев.
«Хонда» приткнулась сзади. Из нее горохом посыпались крепкие здоровяки в камуфляже.
Густых обернулся к ним, спросил:
— Инструкции?
— Инструкции, товарищ исполняющий обязанности! — бодро согласился командир группы, и первым вошел в ворота.
За ним во двор вбежала вся группа и рассредоточилась.
Командир осмотрел дверь, заглянул в окно. Постучал.
Никто не ответил.
— Да не стучите, — входите, — усталым голосом сказал Густых, стоявший на улице, прислонившись спиной к машине.
Ему было интересно, хотя он каким-то внутренним глазом уже видел всё, что сейчас произойдет.
Командир повернул ручку, открыл дверь, вошел. Его не было с пол-минуты. Трое охранников, присевших с автоматами наизготовку в разных углах двора, перебежали к крыльцу.
Но тут дверь приоткрылась, появился командир и призывно махнул рукой. Лицо у командира было вытянутым и совершенно белым.
Охраники один за другим вбежали в дом.
Густых ждал, по временам озирая переулок. Начинало смеркаться. Мимо прошел одинокий прохожий. Потом — молодая мамаша с саночками, на которых полусидел закутанный до самых бровей ребенок. Где-то хрипло закаркали вороны.
Прошло минуты три. Водитель «Хонды» заёрзал, забеспокоился. Подождал еще минуту, переговорил с кем-то по рации и вышел из машины.
— Пойду, проверю, — сказал он Густых. — А вы, уж пожалуйста, сядьте в машину. И пистолетик, уж пожалуйста, приготовьте.
— Вежливый, — это правильно, — сказал Густых, глядя прямо перед собой.
Водитель снял с плеча автомат и скрылся в доме.
Снова повисла тишина. Из дома не раздавалось ни звука.
Каркали вороны. Машина ППС в дальнем конце переулка помигала фарами.
Густых подождал ещё немного, потом медленно и шумно вздохнул. Поглядел на шофёра.
— Разворачивайся прямо здесь. Едем на Бактин.
— На кладбище? — уточнил шофер безо всякого удивления.
— Ну да.
Шофер на секунду замешкался. Кивнул на дом Коростылева.
— А как же эти?..
— Догонят. Они прыткие. Других туда…
Он не стал договаривать.
«Волга» трижды подалась вперед-назад, точно вписываясь в габариты узкого переулка. Объехала «Хонду» по обочине, цепляя рябиновые кусты, и выехала на автобусное кольцо, а оттуда — на Ижевскую, и понеслась, набирая скорость.
Поселок Бактин. Городское кладбище
У въезда на кладбище ярко горели фонари. Автостоянка была забита «иномарками».
Густых велел приткнуться где-нибудь между ними и сказал:
— Сейчас вернусь, — хлопнул дверцей и быстро зашагал к воротам.
Он знал, о чём сейчас думает водитель: перепугался до смерти, и не знает, то ли бежать за Густых, то ли доложить сначала. Нет, не доложит. Побоится Хозяина. Густых хотел самодовольно улыбнуться, но у него почему-то не получилось.
Он прошел мимо десятка торговок бумажными цветами самых разнообразных форм и размеров. Несмотря на мороз, цветочницы были одеты довольно легкомысленно: в зауженных курточках, модных шубейках. В большинстве — молодые и красивые.
Они было накинулись на Густых, протягивая ему букетики, но Густых прошел мимо, не повернув головы.
«Богатеет народ», — подумал он, и тут же забыл о цветочницах.
Он вошел в ворота и сразу же увидел большую пёструю толпу цыган. Впрочем, пестрой была лишь небольшая часть толпы, — может быть, самые бедные родственники. Остальные щеголяли, как и положено, в темных строгих костюмах. Почти все были без шапок, мужчины — без пальто, а женщины — в накинутых на плечи шубах. Только пёстрые, сбившиеся в отдельную кучку, были закутаны в шали.