— Знаю, — изумляясь все более и более, подтвердил он, — знаю
Ну так вот. Нужно сделать только одно: подвергнуть исследованию этот документ! — Он указал на записку. — Тут мне нужна ваша помощь. У нас, конечно, никаких приспособлений и лабораторий нет, но я знаю, что можно некоторыми способами, например фотографированием, химическими реактивами, установить, не приписано ли последнее слово после и не закрыла ли эта самая черточка точку, которая тут была?
Сеня вздрогнул. Осокин закончил:
— Я уверен, что если попросить профессора Иглицкого.
— Иглицкого! — вскрикнул Сеня. — Да, конечно, конечно. Он же специально работал по этому вопросу!
— Именно вспомнив его замечательную статью о роли химии в раскрытии преступлений, я решил, что надо обратиться к нему.
— Ну да, ну да, — твердил Сеня, — ну, конечно!
— Но не теряя ни дня, ни часа…
— Сейчас же, сейчас же, — согласился Сеня, — сейчас же. Пойдемте!
Он в необычайном волнении поспешил за субинспектором, оделся в передней, не отвечая на расспросы ожидавших конца их беседы товарищей, и торопливо вышел с Осокиным
Глава IV. БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ МАЛЕНЬКОГО СЕРДЦА
Весть о происшедшем распространилась в городе с быстротой электрического тока. Сообщать такие потрясающие новости приходится не часто, и едва ли кого-нибудь могла остановить погода, дальность расстояния, позднее время от удовольствия быть первым вестником у своего приятеля, знакомого, а иногда просто случайного прохожего, шедшего рядом или остановившегося спросить: который час?
Кажется, во всем городе к одному только Бурову не успел никто забежать, да и то, вероятно, потому, что отъезд его был делом настолько решенным, что никому как-то в это время и на ум не приходил, тем более что жил он где-то уж слишком далеко, а в пивной на обычном месте он в тот вечер не показывался.
На Старогородской мануфактуре все, и не без подробностей даже, было известно.
Зоя явилась домой часу в одиннадцатом, с заплаканными глазами и, всячески прячась от встречавшихся знакомых, пробежала по темному коридору казармы чуть не бегом
С неделю, как она поселилась в отдельной комнате с Половцевой, и от присутствия этой нравившейся ей девушки маленькая, холодная и неуютная комнатка казалась ей чем-то вроде настоящего дома, куда с охотой теперь она побежала, чтобы одуматься и отдохнуть.
Варя сидела на койке, прислушиваясь к шагам в коридоре, голосам и стукам. Она не отрывала глаз от двери
Как только Зоя, войдя, взглянула на нее, ей уже было понятно, что Варя все знает.
Они не обменялись приветствиями. Варя молчала, потом, не вытерпев, спросила глухо:
— Ну? Правда это?
— Правда!
Как будто она только и ждала этого подтверждения Она тотчас же встала и вдруг заторопилась, заспешила что-то делать, куда-то бежать.
Зоя посмотрела на нее с удивлением. Та, точно отвечая на безмолвный ее вопрос, заговорила:
— Ну, что же! Надо же ехать туда, бежать! Ведь надо же, Зоя!
— Зачем?
Она растерялась, но на одно лишь мгновение.
— Может быть, ему понадобится что-нибудь?
Зоя твердо взяла ее руку и усадила рядом с собою на койке.
— Слушай, Варвара! — сурово, с напускной даже грубостью, сказала она. — Ничего ему не надо, и тебе там делать вовсе нечего! Он без сознания, ему будут операцию делать, может быть, сейчас уже делают. Тебя не то что к нему, тебя в больницу не впустят. Не сходи с ума сиди тут
Варя подняла на нее серые глаза, вдруг переполнившиеся непадавшими слезами:
— Зоя! Да неужто он и убил?
Зоя пожала плечами, не отвечая.
— Это вот ту, ту, которая с ним тогда ушла после спектакля?.. Ту? — выспрашивала Варя.
— Да, ту!
— За что же, за что?
Зоя молчала.
Варя растерянно смотрела на нее.
— Ведь его судить будут? Судить? — вспомнила она Судить?
— Может быть, умрет…
Варя вскочила:
— Нет, нет, нет! Ему простят! Он это так… Он не мог же убить.
— А вот убил! — неожиданно вспылила Зоя. — И лучше ему умереть! Он — больной!
У Вари перекосилось лицо страшной улыбкой — такими улыбками встречают иногда смертельную опасность, в которую, как в смерть, невозможно серьезно поверить.
— Как больной? — едва выговорила она — Чем больной?
Зоя отвернулась от подруги. Ей стало страшно договорить до конца, нанести этот смертельный удар Варя вцепилась в ее плечо.
— Чем болен? Говори, говори! Почему молчишь?
Зоя молчала. Тогда, набирая в грудь мужества вместе с воздухом, Варя прошептала над ее лицом:
— Дурная болезнь? Да?
Зоя обернулась к ней.
— Да! Ну только не плачь, не сходи с ума.
Варя опустилась на пол: ее не держали ноги, она чувствовала себя как войлочная кукла: все теряло упругость и силу. Лицо ее пришлось у колен Зои, и едва хватило у нее силы положить на них голову.
— Что ты? — испугалась Зоя. — Что ты?
Варя молчала.
Зое почудилось, что она не дышит. Она подняла ее голову, сжала ее и, лаская, просила, давясь собственными слезами и жалостью:
— Ну, плачь, плачь — лучше будет!
Варя не заплакала. Только раз, вдруг вырвавшись из ласкающих рук подруги, она поднялась, всплеснула руками и снова упала со стоном.
— Мальчик мой! Мальчик мой! — повторила она несколько раз и опять затихла.
Зоя тронула ее плечо.
— Ты очень страдаешь?
Она не отвечала.
— Ты за себя боишься?
Едва заметно она качнула головой, не отрывая лица от ее колен. И уже скорее угадала, чем расслышала Зоя сдавленный шепот:
— Мальчик мой!
И вдруг в каком-то вихре воспоминаний слов, улыбок, намеков, мечтаний сложилось в уме Зои одно представление, одна мысль. Она выросла в уверенность, когда, подняв подругу, она заглянула в ее глаза.
— У тебя будет ребенок? — прошептала она.
Казалось, только и нужно было выговорить вслух все это для того, чтобы Варя вдруг наполнилась какой-то страшной решимостью, овладела собою, налилась силою и кровью, как ее щеки.
— Надо идти! Надо скорее идти…
— Куда?
— Надо! Надо! Надо скорее!
Теперь уже нельзя было ее остановить, удержать. Она повязала платок, накинула шубку и рванулась к двери. Зоя повисла у нее на руках.
— Говори, куда! Говори, что ты хочешь делать?
Она смотрела на искривленные губы подруги в тоске и ужасе. Смутные догадки мелькали в ее голове, но Варя не отвечала, она даже не понимала, о чем ее спрашивают
— Куда ты идешь? Зачем?
Слышно было, как за стеною, разбуженная их спором, криками и движением, шарила по стене соседка, отыскивая щелочку. Потом она затихла, должно быть приложив ухо к стене.
— Что ты молчишь? — шептала Зоя. — Говори!
Варя подняла на нее глаза. Этот опустошенный взгляд поразил ее.
— Мальчик мой! — вздохнула она. — Мальчик мой!
Она прислонилась к косяку двери.
— Зоя, — твердо выговорила она, — а ты видела когда-нибудь таких детей?
— Каких?
— Они страшные. И я думала, что им не нужно бы родиться. И пусть их убивали бы раньше… Большие головы — это у них. И они не растут… Они не читают книжек. Я видела только одного такого… И я не спала тогда две ночи… У него свернулись ручки в узлы… И его нельзя было вывернуть из тряпок — он так кричал, потому что кругом были язвы… И они не заживают…
Зоя двинулась к ней, чтобы остановить ее исступленный шепот. Она отклонилась, почти теряя сознание, и с губ ее не сходило, как стон:
— Мальчик мой!
Зоя не знала, что делать. Она гладила ее руками, убирала со лба ее волосы, шептала:
— Подожди… Мы подумаем, потом решим… Не торопись.
Варя о чем-то подумала, должно быть; в ее пустых глазах мелькнула мысль, но вслед за нею пришли другие
— Нельзя больше ждать! Нельзя! — Она рванулась к двери.
— Да куда же ты? — крикнула Зоя.