Раздался еще чей-то мощный голос. Девочка зажмурилась, но Матиас дернул ее, и она открыла глаза. По ступеням спускались Эйка. В своих чешуйчатых шкурах они выглядели как больные. Но каждый из них, дикарь, не имеющий в себе ничего человеческого, дышал грубой силой и звериной хитростью, сквозившей в повадках и в выражении острого безобразного лица. Они хватали беснующихся собак за задние ноги, отшвыривая их прочь, сильно били их мощными когтистыми руками и древками копий. Эйка сами лаяли и выли, как собаки, как будто были одной с ними крови и понимали их звериный язык.
За ними появилась странная пара Эйка. Мускулистый гигант в золотых и серебряных цепях с множеством драгоценных камней следовал в сопровождении тощего, как большинство рабов, человека, единственной одеждой которого, как многих других рабов, была грязная тряпка, обернутая вокруг хилых бедер. На поясе его болтался кожаный мешок, к одному бедру прилегал маленький деревянный футляр. Громадный Эйка шагнул в визжащую и лающую гущу, рыча и смеясь, щедро рассыпая вокруг себя удары, расшвыривая собак и отрывая их от добычи.
Наконец одна собака стала спускаться по соборной лестнице. За ней последовали воины Эйка. Как бы признав свое поражение, собаки, спасаясь от гнева вождя или от его изуверского юмора, ибо он знал, в какое время отправлять рабов наружу и что делают с ними собаки, устремились вниз по ступеням, направляясь к реке. Позади себя они оставили две красные разорванные кучки.
Анна снова закрыла веки, чтобы не видеть этого. Она слышала, как рядом задыхается Матиас, стараясь сохранить тишину: малейший шум мог их погубить.
Наконец он прошептал:
— Они ушли. И унесли этих двоих. Пошли, Анна. Не падай духом: мы уже у цели.
Он раскидал тряпки, вылез из-под них, вскочил на ноги и извлек из-под кучи Анну. Он побежал, Анна, спотыкаясь, устремилась за ним. После стольких дней почти полной неподвижности бежать было тяжело. Они взбежали по лестнице. На ступенях кровь, из опрокинутого ведра вытекла вода, розовые ручейки еще стекают вниз, везде разбросаны окровавленные тряпки.
Громадные двери собора распахнуты, но, так как солнце позади здания, через восточный вход проникает мало света. Они нырнули внутрь, Матиас бросился к стене и увлек за собой Анну. Некоторое время дети стояли в тени и прислушивались.
До них донеслась музыка цепей, жуткий тихий перезвон: кто-то гремел оковами, как будто проверяя их на прочность.
Матиас двинулся к одной из гигантских каменных колонн, поддерживающих крышу. Здесь, в боковом проходе, их скрывала тень. Главный неф, центральный проход собора, освещался лучше: через окна, прорубленные высоко над ним и выходящие на север и на юг, в него попадал свет. Лучше всего был освещен алтарь, под которым полукругом располагались семь высоких окон в дальнем конце церкви.
У самого алтаря возвышалась куча отбросов.
Матиас скользнул к следующей колонне, используя ее как укрытие. Анна последовала за ним. Ей хотелось схватиться за его пояс, прижаться к нему, но она сдержалась. Девочка понимала: чтобы двигаться быстро, им нельзя сковывать движения друг друга.
В соборе было тихо. Толстые каменные стены заглушали звуки, внешний мир казался удаленным от этого места, которое когда-то служило убежищем, а теперь было гнездом дикарей. Анна чувствовала их затхлый запах. Это было ощущение, похожее на зуд в кончиках пальцев, возникающий при соприкосновении с кожей сухих предметов. Она ощущала их присутствие, как чувствуют приближение шторма задолго до первого удара грома и первого всплеска молнии в темном небе по какому-то неуловимому изменению в атмосфере. Они правили теперь там, где незримо присутствовал Бог.
Анна перебежала к Матиасу и прижалась к прохладной колонне, украшенной гравированными узорами. Он прикоснулся к сестре и метнулся к следующей колонне.
Куча отбросов у алтаря зашевелилась и ожила.
Тряпичная рвань неожиданно превратилась в собак. Твари вскочили на ноги и насторожились.
— Бежим! — простонал Матиас. Он дернул ее назад, к выходу, но было уже поздно, дверь осталась далеко позади. Они не могли обогнать собак, можно было только спрятаться. Но прятаться было негде.
Собаки рванулись к ним. Анна побежала, споткнулась, но тут же выпрямилась.
— Нет! — крикнула она, увидев, что Матиас выскочил на середину главного нефа, чтобы отвлечь от нее собак и дать ей время, чтобы добраться до двери.
— Беги! Беги! — кричал он.
Но девочка бросилась к нему. Лучше умереть вместе с ним, быть разорванной на куски собаками, чем жить без него. О боже! В этом городе можно выжить, только став рабом Эйка, но у кого повернется язык назвать это жизнью?
Она добежала до него раньше, чем собаки. Анна обняла брата, прижалась к нему и приготовилась встретить мучительную смерть. О Владычица, пусть она будет быстрой!
Хриплый крик, нечеловеческая речь, вообще не речь — слов разобрать было невозможно — донесся от алтаря, вперемешку со звуками, которые походили на лай и рычание. Собаки замерли на бегу, заскребли, заскользили когтями по каменному полу, остановились прямо перед детьми, с оскаленными пастями и сверкающими желтыми глазами. Снова раздался тот же хриплый голос. Твари с рычанием, поджав хвосты, отпрянули, подчиняясь поднявшемуся из кучи тряпок у алтаря созданию. Очевидно, это и был дэймон.
Он не был человеческим существом — даже в неверном сумрачном свете, проникавшем в главный неф собора, Анна смогла это понять. Он был очень высоким и только походил на человека, но ведь и Эйка сложением напоминали человека. Жалкое тряпье, служившее ему одеждой, было сплошь изодрано собачьими зубами. С плеч свисали остатки золотой ткани, также обглоданной собаками в попытках добраться до плоти. На шее существа поблескивал металлический ошейник, тяжелая железная цепь от которого тянулась к массивному алтарному камню. Здесь был алтарь Владычицы.
Дэймон смотрел на них неестественно зелеными глазами, похожими на изумруды, украшавшие тот самый кинжал, который Матиас хотел ему подарить. Эти глаза напомнили Матиасу, что необходимо сделать. Он вытащил клинок из сапога и протянул его дэймону рукоятью вперед.
— Подойдите, — сказал дэймон тем же хриплым голосом.
Они не осмелились ослушаться — этот голос требовал безоговорочного повиновения, в нем чувствовалась какая-то магия, с помощью которой дэймон управлял собаками. Перед детьми стоял не человек, а существо из другого, нематериального мира, некогда парившее в недосягаемых высотах, гораздо выше изменчивой луны; это существо не боялось человеческих детенышей, оно повелевало ими.
Дети робко приблизились, Анна, закусив нижнюю губу, одной рукой держалась за пояс Матиаса, а другой сжимала свое кольцо Единства. Она не заплакала, когда собаки снова окружили их, обнюхивая ноги и постепенно все ближе придвигаясь. Хриплый голос дэймона заставил тварей отпрянуть.
Ближе, еще ближе, и вот уже Матиас может дотянуться рукой с кинжалом до дэймона. Тот взял клинок, бросив беглый взгляд на затененный главный неф. Затем он спрятал драгоценное оружие в своих лохмотьях. Некоторое время дэймон не двигался, молча к чему-то прислушиваясь. Дети тоже притихли, но Анна ничего не слышала, а Матиас не произносил ни звука.
Анна размышляла. Она думала, что, когда колдун вызвал дэймона с небес и запер его в земном теле, дэймон, видимо, попытался — что еще ему оставалось? — придать этому телу человеческий облик. Дэймон действительно был очень похож на человека. Существо обладало странно вытянутыми глазами ярко-зеленого цвета, слишком яркого, чтобы можно было принять их за человеческие. Темная кожа дэймона отливала бронзой. На скуластом лице не было заметно ни малейших следов растительности, какая бывает обычно у мужчин. Разве не создал Бог людей мужчинами и женщинами? Почему бы ему не создать такими же и дэймонов?