Великолепие королевского кортежа могло лишить дара речи кого угодно. Король, конечно, не заметил Анну. Она была лишь еще одним грязным босоногим ребенком, стоящим на обочине дороги.
Каким гордым и великолепным, красивым и стройным он был! Одет он был почти так же, как и остальные благородные лорды, но ошибиться было невозможно: сразу видно, что он король.
Конечно же, однажды к ней вернется голос. Когда-нибудь, когда она уже будет старушкой, она расскажет стайке собравшихся у ее ног ребятишек, как однажды мимо нее проезжал сам король.
— Это меня доконает! Я уже истощила свои запасы, снарядив графа Лавастина. Теперь я должна кормить эту свиту — и это конец!
Хозяйка Стелесхейма была на пределе нервного напряжения, Росвите, увы, велели ее успокоить. Снаружи, между палисадом и рвом, расположилась на ночлег армия короля. Раз армия графа Лавастина уже выступила, а хозяйка билась в истерике, им не имело смысла оставаться в Стелесхейме дольше чем на одну ночь. Росвита не могла не признать, что жизнь в седле ее утомила.
После того как Сапиентия оправилась, они упорно двигались на север, оторвавшись от обоза. Армия постоянно росла за счет подкреплений, присоединяющихся к ней на каждом ночлеге.
— А без лорда Уичмана, — продолжала плакаться госпожа Гизела, — меня некому защитить от Эйка.
Ее племянница спокойно стояла позади с тем выражением, какое бывает у женщин, научившихся покорности.
— Ну уж Эйка-то вы, я думаю, можете не опасаться. Между ними и вами две армии, да и герцогиня Ротрудис с маркграфиней Джудит прибудут со дня на день с юго-востока.
Но хозяйка была неутешна. Цепляясь за руку племянницы, она продолжала причитать:
— О Господи, граф и его армия на четыре дня оторвались от вас, добрая сестра! Главная дорога совсем запущена и очень опасна. Эйка, возможно, уже разбили армию графа и гложут их кости на своем нечестивом пиру!
— Ну уж этот-то пир не за твой счет, — резко одернула ее племянница, выдергивая руку.
Сестра Амабилия и брат Фортунатус, маячившие за спиной Росвиты, разом фыркнули, не в силах сдержаться. Росвита укоряюще обернулась к ним и увидела, что они закрывают рты рукавами. Фортунатус симулировал припадок кашля, Амабилия еще хихикала, безуспешно стараясь подавить смех. К счастью, вперед вышел юный брат Константин, постаравшийся урезонить молодую женщину и удержать ее от неуместных шуток.
— Прошу вас, брат, — обратилась к нему Росвита, — помочь мне рассеять страхи доброй госпожи Гизелы. Нам нужен лишь скромный ужин, мы понимаем, что у хозяйки нет богатых запасов для обильной трапезы…
Этого госпожа Гизела тоже не могла стерпеть. Подстегиваемая честолюбием, она обернулась к племяннице и приказала забить полсотни голов скота, и сотню кур, и…
Росвита и ее клирики спешно отступили с поля боя к столу, поставленному в сторонке для их грамотейских потребностей.
— Она, кажется, собирается перебить всех кур в именин, — предположила сестра Амабилия. — Боюсь, ей нечем будет кормить оставшееся население.
— Если король Генрих не разобьет Эйка, здесь не будет вообще никакого населения, — возразил брат Фортунатус.
Росвита оставила их дискутировать и вышла.
Там она увидела Виллама, сидевшего на скамье и руководившего выравниванием двора для установки королевского шатра. Его уцелевшая рука лежала на колене, пустой рукав был приколот к плечу, чтобы не болтался при ходьбе. Он улыбнулся и жестом пригласил ее сесть рядом. Она опустилась на скамью.
— Вы сегодня серьезны, лорд Виллам, — сказала она, заметив его нахмуренные брови.
Он пожал плечами:
— Тяжело, даже в моем возрасте, видеть, что сражение близко, и не иметь возможности принять в нем участия. Я не могу даже послать в бой своего сына.
— Сочувствую вам. — Она не смотрела на пустой рукав, помня о том, что он потерял руку при Касселе. Но лорд Виллам сожалел, конечно, не столько о руке, сколько о сыне Бертольде, пропавшем более года назад на холмах у монастыря Херсфельд. Она проследила за его взглядом и ахнула: — Не собирается же она в бой сразу после родов?
Под навесом в походном кресле сидела принцесса Сапиентия, возле которой стояли отец Хью, придворные дамы, ее «орел», служанки и нянька, занимавшаяся ребенком. Ипполита, здоровый и энергичный ребенок, орала во всю глотку, а мастер примерял располневшей после родов принцессе кожаную броню.
— Прошло почти два месяца, — возразил Виллам.
— Почти два месяца! — Росвита отряхнулась и поправила рясу. — Мне это не нравится, хотя, признаю, принцесса очень окрепла.
Сапиентии почти не приходилось заниматься младенцем, поэтому она очень быстро привыкла к своему новому положению некоронованной наследницы.Виллам поднял бровь:
— Она, конечно, доказала свою способность править деторождением, но ей следует доказать и способность командовать войсками и руководить королевством, и это не менее важное испытание.
— И ей как раз подвернулась такая возможность, — поморщилась Росвита.
Действительно, Генрих не короновал и не помазал Сапиентию, но она постоянно сопровождала его в походе и за столом на пиру; ей давалось слово, когда надо было уломать леди и лордов Вендара выделить войска для похода на Гент. Ее ребенок, здоровый и красивый, вызывал всеобщий восторг, поэтому Сапиентия расставалась с ним лишь па ночь. Дочь сопровождала принцессу, красноречиво подтверждая ее право на наследование.
— Полагаю, у нас нет причин для беспокойства, сестра. — Виллам, как всегда, правильно истолковал ее молчание как признак озабоченности. — Она стала уравновешеннее в последние месяцы. И отец Хью всегда вовремя даст ей правильный совет.
— Вы уверены?
— А вы сомневаетесь? — искренне удивился Виллам. — Он очень изменился.
— Полагаю, вы правы, — согласилась она не очень уверенно, так как, глядя на него, стоящего возле принцессы с кротким и елейным видом, она не переставала думать о книге.
О Владычица, мысль о книге просто сводила ее с ума. Когда вечером она сидела в совете короля под сводами шатра, ее снедало звериное любопытство. Зал госпожи Гизелы годился для пиров лорда Уичмана, но для военного совета короля оказался слишком мал. И вот они собрались в беседке короля, где тоже было тесновато.
Сапиентия сидела слева от короля, справа от него стоял Виллам. Вокруг столпились участники совета, наиболее важная из них — молодая герцогиня Лютгард Фесская, примкнувшая к королю северо-восточнее Касселя несколько недель тому назад. Здесь же были отец Хью, муж дочери Виллама лорд Герхард из Веллер-Гасса, граф Эсбе — коренастый спокойный мужчина, о бесстрашии которого ходили легенды. Леди Ида из Вестримарка, кузина погибшей графини Хильдегард, желавшая лично отомстить за смерть родственницы и предъявить права на ее земли. Присутствовали также сыновья, мужья, племянники владетельных леди, пославших своих мужчин представлять их.
Из детей Генриха присутствовала лишь Сапиентия. Теофану еще не вернулась из монастыря Святой Валерии, от нее не было даже вестей. Возможно, она разминулась с гонцом, отправленным в монастырь с вестью о походе на Гент, и искала их в Вейланде. Эккехард был оставлен в школе, во дворце Вераусхаузен, в десяти днях пути к югу от Стелесхейма, под присмотром монахов Эбена. Эккехард умолял взять его в поход: он уже совсем вырос, ему надо набираться жизненного опыта. Тщетно. Отец из соображений безопасности оставил его в школе.
Внесли вино, и чаша пошла но рядам взволнованных придворных.
— Мы на четыре дня отстаем от графа Лавастина! — как всегда порывисто, воскликнула герцогиня Лютгард. — Я предлагаю выступить немедленно, пусть даже ночью!
— И прибыть туда совершенно измотанными? — возразил Виллам.
— Это лучше, чем найти графа убитым, а его армию истребленной! Сейчас почти полнолуние, видимость позволяет ночные переходы.
— Но дорога пролегает по лесу, — заметил Генрих, положив конец спору. — Я послал гонцов к графу Лавастину. Мы проследуем быстрым маршем, не истощая людей.