— Э-э-э… — протянула Светлана, всем своим видом выказывая презрение этому тупому, темному пигмею. — В нашем доме… убирала, готовила и стирала приходящая домработница.
— Которую оплачивал ваш муж, — закончил круглолицый. — Вы не умеете готовить и стирать. Но полы-то вы можете мыть? Убирать мусор? Быть может, вы владеете какими-то специальными профессиональными навыками?
— Я не могу мыть полы.
— Почему?
— Это личный вопрос, и я не намерена…
— Не вынуждайте меня повторять дважды, — вдруг с яростью прошипел он. — Иначе я прикажу выставить вас за дверь! Итак?
— Стоит мне хотя бы несколько минут подержать руки в воде, на коже высыпает раздражение, которое потом очень долго не проходит.
Ей было неприятно, что приходится снисходить до объяснений этому человеку. Для нее раздражение на руках было столь же интимным делом, как, скажем, половой акт, и не подлежало обсуждению.
— Вы не умеете и, более того, не хотите работать. Вы умеете есть, спать, пить, но все это вам должны обеспечивать другие люди, — подвел черту круглолицый. — Вы не можете принести никакой реальной пользы нашей группе. С другой стороны, мы не можем позволить себе содержание лишних ртов лишь потому, что они чьи-то бывшие жены или мужья. Разумеется, люди, приносящие весомую пользу, могут рассчитывать на то, что группа возьмет на себя заботу об их семье, но ваш муж к таковым, увы, не относится. — Круглолицый отметил какую-то точку на карте. — Боюсь, вы не привели ни одной причины, которая заставила бы меня предложить вам воспользоваться нашим гостеприимством.
— Но вы же не можете… — Светлана посмотрела на него с беспокойством, которое быстро сменил неподдельный страх. — Я надеюсь, вы шутите?
— Ничуть, — покачал головой тот. — Вам придется поискать себе других защитников.
— Постойте, я могла бы делать что-нибудь… Что-нибудь нужное, — в голосе Светланы прорезались просительные нотки.
Родищев прищурился. Что до умения «ломать» людей, круглолицый обладал им в полной мере.
— Что именно?
— Ну… я не знаю. Что-нибудь.
— Нет такого дела. «Делать что-нибудь» — означает не делать ничего.
— Ну, может быть, какая-то… очень специфичная работа. Понимаете?
— Вы предлагаете себя на роль полковой шлюхи? — холодно поинтересовался круглолицый. — Должен заметить, вы не первая. И, полагаю, не последняя. — Он выдержал долгую паузу, рассматривая ее издевательски-оценивающе, словно приглядывался к предлагаемой на продажу кобыле. — Идите пока к остальным. Я подумаю, на какую работу вас пристроить. Антон, проводи.
Тоха ухватил Светлану за руку, повел к холодильнику.
Круглолицый проводил их взглядом, поинтересовался:
— И что же вы делали у нее дома? Сомневаюсь, что тут дело в большой личной симпатии.
— Конечно, нет, — подтвердил Родищев. — Я расспрашивал ее о банке.
— О чем? — вздернул брови круглолицый.
— Об устройстве банка. О том, кто в нем главный, кто имеет право подписи, кто ведет дела. Она, конечно, знает совсем немного, но кое-что мне все-таки удалось выяснить.
Круглолицый подумал и сказал:
— Я полагаю, нам есть о чем поговорить. Коньяку? — Он достал из витрины рюмку, нацедил в нее «Мартель». — Прошу. Итак, полагаю, вы уже заметили, что за сегодняшний день мир вокруг нас претерпел существенные изменения. Как скоро все вернется в привычную колею, сказать невозможно. Лично я склонен полагать, что это случится не скоро, если вообще случится. Могу я узнать ваше мнение по данному поводу?
— Согласен, — абсолютно искренне ответил Родищев. — Численность стаи, обитающей у вашего магазина, должно быть, голов семьдесят-восемьдесят, не меньше?
— Мы, разумеется, их не пересчитывали, — улыбнулся круглолицый, — но, думаю, если вы и ошиблись, то ненамного. И патрули видели неподалеку еще четыре таких же стаи.
— Значит, в Москве их должно быть не меньше полутора сотен. В таком случае справиться с ними практически невозможно, даже при условии привлечения войсковых подразделений и бронетехники, — закончил Родищев.
Глаза круглолицего вспыхнули живым, азартным огнем. Его явно порадовало услышанное.
— Что же, ваше заключение лишний раз подтверждает правильность выбранного мной пути. Страшно не то, что случилось, а то, что могло бы случиться. Мы бы погибли. Да, старый мир умер. Но момент гибели одного — есть лишь момент рождения чего-то нового. В подобных ситуациях всегда находится человек, который примет на себя всю полноту власти и ответственности, не допустит губительной анархии и направит общество верной дорогой.