— Все верно.
— И вы прочли кусок из Библии, прежде чем этот старик умер. Несколько собак залаяли, потом перешли на недовольное ворчание.
— Я процитировал Екклесиаста, — сказал Ричард. — Мальчик решил, что я священник.
— Мальчик сказал, что он даже не звонил священнику, но вы все равно назвались священником.
— Я старался помочь, — объяснил Ричард. Он не стал добавлять, что испугался собак.
— Нельзя же вот так, с бухты-барахты стать священником. Этому надо учиться. Давать обет. Ричард чувствовал на себе пристальный взгляд сержанта Викса. Мальчик снова стоял на пороге дома, на свету, точно так же, как во время приезда Ричарда. Сержант Викс сказал:
— Я позвонил матери мальчика, и, если это действительно она, то она находится за тысячу миль отсюда, как вы и сказали. Теперь дальше: вы говорите, что хотите забрать мальчика к себе домой?
— Только пока она не приедет.
— Слушайте, священник. Я не могу отдать вам на руки несовершеннолетнего.
— А куда он денется?
— Есть социальная служба. Они о нем позаботятся. Это их дело — заботиться обо всех, кому некуда деваться. Дурман уходил из головы Ричарда. Было уже поздно, действие транквилизатора заканчивалось, а холод и снежная сырость уже почти совсем отрезвили его. Оттуда, где он стоял, патрульная машина в конце подъездной дорожки казалась невесомой и ненастоящей, как образ из сновидения. Вот и его на мгновение наделили таким же невесомым и ненастоящим правом сказать последние слова, которые перенесли умирающего в иной мир. Но он говорил их искренне. Второй стих стал для него своего рода тихим откровением. «Кто находится между живыми, тому есть еще надежда». Его заворожили эти слова. Их музыка опустошила его сознание, а потом наполнила его снова. Мальчик останется в прошлом, и это будет концом их отношений. Вот и все, что он хотел знать. Этого было достаточно. Он подошел по снегу к пикапу Меган. Подумал, жив ли еще Барри, и пришлось ли его жене решать, жить ему или умереть. Как ужасно принимать такое решение! Он завел машину, и из обогревателя на него подуло холодным воздухом. Двигатель остыл, лобовое стекло прояснилось только после того, как он проехал по изрытой колеями дороге примерно с полмили. Огни дома в зеркале заднего вида потускнели, и он вновь очутился в мире, который уже не воспринимался им как прежний.
На обратном пути домой они не разговаривали, пока клиника не осталась далеко позади. Лили вела машину, а Меган смотрела из окошка на мокрый снег. Дворники качались туда-сюда, кондиционер гнал на стекло теплый воздух. Дома Лили собиралась достать комплект голубого постельного белья. Не оставлять же Меган ночевать в пикапе. И никакого бойфренда в радиусе тысячи миль, очевидно, не было.
— А чья это была идея — устроить второй пожар? — спросила Лили.
Не повернув головы, Меган ответила:
— Одной девочки, с которой я училась в школе. Ей не нравились мой бойфренд и эта сука, моя бывшая лучшая подруга, вот она и предложила сжечь дома у обоих.
— Мысленно Меган опять видела эту картину. Сначала загорелись амбары. Сено затрещало мгновенно. Всего-то и понадобилось, что полбутылки бензина да спичка. При свете луны она видела пасущийся в поле скот. Горящий дом на темных миннесотских равнинах был таким чудом, что ее не пришлось долго уговаривать поджечь второй. Больше всего ей понравилось, как дым, кружась, плыл над крышами и терялся во тьме. Все небо было черное, если не считать бледного ореола вокруг луны. Звезд она не видела. К тому времени как она вернулась домой, прокралась к себе в спальню, собрала походную сумку и выскользнула обратно, небо полностью затянули облака, и дорога на юг, прочь из штата, покрылась туманом.
— Никто не пострадал ни там, ни там, — сказала она. — Вдобавок я слышала, что они получили страховку и теперь у них денег еще больше, чем было, так что я им, можно сказать, помогла. У семьи моего бойфренда новый трактор и джакузи. Я назад не вернусь, но и вины за собой не чувствую. Лили постучала большим пальцем по рулевому колесу.
— Вот что. Если ты обещаешь держаться подальше от всего, что горит, я разрешу тебе у нас переночевать.
— Уже почти утро. Я и выспаться не успею.
— Нечего торговаться.
— У вас никогда не было детей, да?
— Нет, и ты мне не приемная дочь. И это не кризис среднего возраста. Терпеть не могу, когда себя жалеют. Ты останешься, а потом уедешь, и когда уедешь, то навсегда.