Взял ружьё, сел, и принялся чистить его.
Катька глядела на всё это неодобрительно.
— А кого видел, скажи? Высокий, чёрный? Как пятно?
Стёпка слегка вздрогнул, медленно выговорил:
— Может, это он и есть. Узнал, что мы шаманим, псу помочь хотим, и пришёл.
Оба замолчали, испуганно глядя в окно.
— Однако, Стёпка, ты собаку-то выпусти, — вдруг тихо сказала Катька. — Да двери покрепче запри…
* * *
Тверская губерния. 1860 год
Полкан подобрался к деревне как можно ближе. Полз меж кустами, добрался до овина и прилёг. Отсюда плохо была видна изба, — только старый перекошенный плетень, дырявый, заваленный снегом. Но Полкан знал, что у него всё получится. Таков был приказ, а значит, нужно только подождать.
Звёзды погасли, с чёрного неба посыпалась снежная крупа.
Полкан разгрёб гнилую солому, накиданную возле овина, зарылся в неё поглубже. Постепенно задремал.
Когда начало светать, он проснулся, подскочил, навострил уши.
Деревня просыпалась с шумом, коровьим мычанием, стуком дверей. Земля побелела от белой крупы, которая никак не хотела таять. Где-то заржала лошадь, заблеяли овцы.
Вот отворилась дверь избы. Вышла хозяйка. Она несла в руках, обхватив подолом, чугунок с месивом. В свинарнике завозились, обрадовано захрюкали свиньи. Хозяйка скрылась за стеной. Хлопнула дверь и Полкан сморщился от донёсшегося до него свинячьего смрада.
Потом из избы выскочил малец.
— Тятька! — крикнул он в приоткрытую дверь. — Гляди! Зима!!
— Закрой дверь! Избу выстудишь! — ответил сердитый голос.
Полкан ждал.
Прошли утренние хлопоты. Полкан опять было задремал, но тут во дворе появились новые люди: бородатый кряжистый старик и церковный староста. А с ними — маленький суетливый мужичок. Полкан узнал их по запаху.
Они потоптались на пороге, вошли в избу. Вышли скоро.
— У него собака сдохла, — ему и печалиться не для ча, — сказал мужичок.
Они вышли за ворота и вскоре уже стучались в соседнюю избу.
Полкан ждал, навострив уши. Он чувствовал: скоро, очень скоро наступит подходящий момент.
Но наступил он не так скоро. Уже мутное солнце поднялось над деревней. Белая крупа стала таять, исчезать, оголяя чёрную грязную землю на убранных огородах. Пар поднимался от белых крыш, и они темнели на глазах.
Вышел, наконец, и хозяин. Гаркнул:
— Баба! Пошли на сход.
— Какой ещё сход? — донеслось со двора.
— Всех зовут. Весь мир. По приказу старосты. Доктор, дескать, велел всех собак передушить.
— Ох, Пресвятая Богородица! — воскликнул женский голос. — Митька! Останешься дома, с Феклушей и Федькой! За старшего! Да смотри у меня! Из избы — ни ногой! А я счас.
Баба вошла в избу, вышла переодетая, как на праздник, в цветастом платке.
— Что вырядилась? — сурово насупился хозяин.
— Не в тряпье же на люди идти!
— "На люди"… — передразнил хозяин. — Собак, говорю, требуют казнить, а вам, бабам, и это — праздник. Тьфу!
Хозяева вышли за ворота.
Немного времени спустя дверь избы приоткрылась, показалось востроносое мальчишечье лицо:
— Феклуша, так я быстро! Одним глазком посмотрю только — и назад!
Он захлопнул двери и тоже выбежал со двора.
Полкан выждал ещё с минуту, рывком поднялся и потрусил через двор к избе.
Дверь была тугая. Полкан поскрёбся в неё, но понял: не открыть.
Он пошёл вдоль стены, принюхиваясь, и не обращая внимания на странный переполох в курятнике. Чуяли опасность куры, квохтали.
Ничего.
Пусть квохчут. Все равно на разговенье половине кур головы пооткручивают.
* * *
Феклуша лежала на лавке. Занавеска была отдёрнута. Подложив под голову руку, глядела на мальчонку, сидевшего у печи и деловито рассматривавшего полено.
— Ну, чего ты на него смотришь? — ласково сказала Феклуша. — Это полено. Им печку топят.
— Пецьку, — заботливо повторил малыш.
— Ну да, печку. Чтобы в избе тепло было.
— Теп-о, — подтвердил мальчонка и заулыбался.
Тепло он любил.
Покрутив полено так и этак, отщипнул от него тонкую щепку.
— А это — щепка, — сказала Феклуша. — Ею можно печку растапливать.
Малыш поднял голову, с интересом слушая Феклушу.
— Но ты смотри, осторожней: щепка острая, пораниться можно.
— О-остая, — сказал малыш и вдруг заревел, — кольнул себя нечаянно щепкой в голенький живот.
— Говорила же тебе! — сердито сказала Феклуша. — Брось её, это бяка!
— Бя-ка! — повторил малыш и отшвырнул и щепку, и полено.
Внезапно в сенях загремело.
Феклуша приподняла голову:
— Кто там? Ты, Митька?
Внутренняя дверь вздрогнула: кто-то открывал её, словно наваливаясь всем телом.
Со скрипом дверь стала отворяться.
— Ой! Митька! Да не пугай же ты меня! — сказала Феклуша, и вдруг осеклась.
На пороге стояла большая тёмная собака с проседью. Дышала, свесив длиннющий язык, глядела как-то необычно, почти весело.
— Ты чья? — опомнившись, спросила Феклуша. — Зачем пришла, а?
Собака глядела молча, вильнула хвостом. Малыш внезапно перевернулся на живот, и где ползком, где на корточках, двинулся к ней.
— Собацька! — радостно запищал он.
И вдруг грохнуло, зазвенело. Маленькое дальнее окошко, выходившее в палисадник, разбилось, и в горницу влетела страшная окровавленная собака. Малыш сел, испуганно посмотрел на неё; рот его перекосился и он отчаянно, в голос, заревел.
— Феденька! Федя!! — закричала Феклуша, и стала торопливо сползать с лавки.
В то же мгновение пёс, стоявший у дверей, начал менять свой облик быстро и неуловимо. Он поднялся на задние лапы, начал вытягиваться вверх, расти вширь. Вот у него уже появились, вместо лап, руки и ноги, и странная полузвериная голова с человеческими глазами.
Малыш заорал уже благим матом. Феклуша доползла на локтях и коленях до мальчика, схватила его в охапку, прижала к себе; села и стала отползать назад, за печь, изо всех сил отталкиваясь от пола замотанными марлевыми повязками распухшими ногами. Она не кричала. Но рот у неё был открыт, и казалось, немой невыносимый вопль висел в избе.
Окровавленный пёс совершил громадный прыжок прямо к Феклуше. Ещё миг — и он дотянулся бы окровавленной пастью до её ног, — и в этот миг существо, которое только что было весёлым незнакомым псом, вдруг протянуло к Полкану мохнатую руку.
Рука крепко схватила взбесившегося Полкана за загривок. Легко оторвала от пола и с силой отшвырнула к дверям. Полкан ударился о дверь, упал, но тут же вскочил и без промедления снова кинулся к Феклуше. Из пасти у него клочьями падала розовая слюна.
Мохнатый защитник снова перехватил его, на этот раз двумя руками. Одна держала пса за загривок, другая — за горло. Полкан, повисший в воздухе, изогнулся, бешено забил лапами. Существо издало горловой звук, и двинулось к дверям. Держа Полкана на весу, открыло двери и исчезло. В сенях опять что-то загремело, и жуткий тёмный голос произнёс по слогам:
— Опять ты мешаешь мне, Сарама…
Хлопнула дальняя входная дверь. На минуту стало тихо. А потом издалека, из-за овина, донёсся жалобный собачий визг. И стало тихо.
Феклуша, прижав к себе мальчонку, в ужасе смотрела на дверь, рукой пыталась нащупать позади себя лавку — и не могла.
Капли человеческой крови светились на полу там, где существо держало бешеного пса, цепочкой вели к порогу, и дальше, за порог.
Феклуша быстро перекрестила судорожно всхлипывавшего мальчика, и стала креститься сама.
В разбитое окно дунул пронзительный, невероятно холодный, какой-то неземной, потусторонний ветер.
* * *
Кабинет губернатора. Комната для отдыха
Краевед и этнограф Коростылёв довольно свободно сидел в огромном кресле бежевого цвета, с чашкой чая в руке.