— Вера! Выпускай Царя с Царицей! И ружьё, ружьё…
Он недоговорил.
Водитель тоже опомнился, ударил по газам. Машина пулей вылетела из-за угла, затормозила у витой чугунной калитки. Водитель выскочил, на ходу взводя пистолет.
— Семерых волчат убил, — услышал как будто сквозь сон губернатор. — Семерых.
Губернатор сделал шаг назад, не веря глазам и ушам. "Семерых волчат"… Это про волчью стаю в Калтае, что ли?..
Водитель подскочил к калитке, присел, изготовясь к стрельбе. Широкая спина губернатора мешала прицелиться. Водитель крикнул не своим голосом:
— Максим Феофилактыч! В сторону, в сторону!..
— А? — спросил губернатор, зачем-то приседая.
Между тем щёлкнул замок входной двери, она раскрылась, выпустив двух здоровенных псин — московскую сторожевую и ротвейлера. С низким, хриплым рычанием они кинулись на Белую.
Белая лишь слегка повернула голову. Рыкнула. И обе собаки замерли, упали на брюхо, заскулили испуганно и жутко.
А в голове губернатора путались свои и чужие мысли: "Загонщики выгнали их на егерей. Их расстреляли из итальянских автоматических винтовок. Вся поляна была красной от крови. А трупы потом освежевали, сняли шкуры и унесли. И оставили на красной поляне. А им там холодно, очень холодно без шкур".
А потом:
"Ведь говорили же мне, надо было питбулей завести. И овчарку во дворе не одну, а две. И охранника… Водителя теперь придется уво…".
Больше мыслей не стало. Что-то бросилось ему в лицо, опрокинуло. Странный хруст раздался в горле и шее. Боли губернатор не чувствовал, — только странную отрешённость и пустоту.
Он ещё услышал, как стрелял водитель из-за калитки. Стрелял, пока не кончились патроны. И на краю угасающего сознания услышал совсем уже странное:
"Семерых волчат…
Семь! Семь!..
Семерых волчат…
Съем, съем!".
* * *
Белая подняла окровавленную пасть. Пронзительные светящиеся глаза смотрели прямо на водителя.
Водитель попятился, как стоял — на корточках. Выронил пистолет, нащупал позади себя дверцу машины и юркнул внутрь.
Что было дальше, он не видел, да и не хотел видеть. Дрожащими руками он включил рацию и что-то кричал кому-то.
А Белая неторопливо рвала на куски труп губернатора, глотала, не давясь, вместе с обломками костей.
На втором этаже распахнулось окно. Послышался длинный женский крик, а потом — пушечный выстрел из крупнокалиберного ружья.
Пуля опрокинула Белую. Она с изумлением поглядела вверх. Приподнялась, и неуверенно поползла под пихты, волоча задние ноги. Раздался второй выстрел, но пуля попала в каменный бордюр, брызнувший мраморной крошкой.
А потом на пихты словно упало с неба тёмное дымное облако. И мгновенно поднялось вверх. На снегу остались кровавые пятна. Но кровь быстро, с шипением, исчезала, оставляя в снегу дыры до самой прошлогодней травы.
* * *
Черемошники
Темнело. Баба слушала радио, качая головой, и стряпала пирожки. По радио с утра только и говорили, что о зверском убийстве губернатора Максима Феофилактовича Феоктистова. Говорили о чрезвычайном положении, о том, что прилетели замминистра МВД Александр Васильев и генеральный прокурор Юрий Скуратов. В "Белом доме" беспрерывно заседала комиссия по ЧС. Временно, на период ЧП, вся власть в области передавалась председателю комиссии, и. о. губернатора Владимиру Густых. По радио передавались его выступления, решения, указания.
Баба только качала головой.
Пришла Алёнка, — насилу рассталась с Тарзаном.
— В стайке его оставила? — спросила баба.
— Угу, — сказала Алёнка, уплетая пирожок с капустой.
— Привязала там?
— Не-а.
Баба вздохнула.
— А что, надо было привязать? — спросила Алёнка.
— Да не знаю…. Всё равно он всю стайку загадит. Ты бы его на старое место посадила, в палисад. Я бы ему ящик приспособила под конуру. Цепь там осталась…
— Я уже думала, — серьезно ответила Алёнка. — Нельзя его в палисад. Ему всю улицу видно, и его тоже всем будет видно.
— Ну и что? А как же дом сторожить, если никого не видеть? Так и воров не заметишь.
Алёнка помотала головой.
— Нельзя в палисад. Он чужих людей не хочет видеть.
Баба хмыкнула:
— Это он сам тебе, что ли, сказал?
— Нет. Я сама заметила.
Баба сказала:
— Все равно в милиции уже всё знают. Завтра надо им справку принести. А если он людей боится — как же его к ветеринару потащишь?
— Ветеринара можно домой вызвать.
— Ага, — покачала головой баба. — И заплатить. Все твои "детские" за два месяца.
Алёнка быстро прикинула в уме.
— Нет, ещё останется пятнадцать рублей.
Баба удивилась:
— А ты откуда знаешь?
— А посчитала в уме.
Баба промолчала. Алёнкины способности её не то, чтобы настораживали. И не то, чтобы пугали. Скорее, вызывали какое-то тяжёлое, неприятное чувство.
— Да ничего, баб! — весело сказала Алёнка, и потянулась за вторым пирожком. — Сейчас про Тарзана все забудут.
— Это почему ещё?
— А ты разве радио не слышишь? Губернатора же убили.
Баба присела на стул, судорожно вздохнув.
— Ну, если ты такая грамотная… — начала она и снова задохнулась; перевела дух. — Если грамотная и всё знаешь, то должна понимать: губернатора не человек убил. Его зверь какой-то растерзал.
Алёнка замерла с открытым ртом.
— Значит, опять на собак подумают? — тихо спросила она.
— А на кого им ещё думать? Медведей и волков в городе пока нету.
— Значит, опять облаву устроят, — упавшим голосом проговорила Алёнка и отложила недоеденный пирожок.
Вскочила, быстро стала одеваться на улицу.
— Да ты куда на ночь глядя? — крикнула баба.
Дверь захлопнулась.
— Вот же стрекоза, а? И что с ней делать… — сказала баба.
* * *
Алёнка подошла к дому, где жил Андрей. Стукнула в калитку. Калитка, к её удивлению, почти сразу же открылась. Андрей стоял красный, распаренный, в расстегнутой старой шубейке, наверное, доставшейся ему от старшего брата.
— Алёнка! — ахнул он. И немедленно провёл под носом рукавицей. — Ты чего, а? А я тут снег вот чищу. Папка пьяный пришёл, отругал. Днём снег шёл, а я не почистил, забыл.
— Выйди, — сказала Алёнка.
— Ага! Я счас. Мне маленько осталось. А то папка проснётся, в туалет пойдёт, — заругается.
И он стремительно начал откидывать снег с дорожки огромной отцовской лопатой.
— Хорошо у тебя получается, — сказала Алёнка, присев на корточки и оперевшись спиной о забор.
— Ну. На… как это… натернировался.
Алёнка не стала его поправлять, промолчала.
Андрей в пять минут закончил чистить двор, сбегал домой, переоделся и выскочил.
— Так ты чего? — спросил снова, когда они оказались на улице.
— Слышал, что губернатора убили?
— А это кто? — удивился Андрей.
— Это — губернатор. Самый главный у нас дядька. Его прямо перед его домом убили. Почти на куски разорвали, и даже некоторые кости разгрызли.
Андрей вытаращил глаза.
— Ну? А ты откуда знаешь?
— По радио весь день передают, и по телевизору. Ты что, телевизор не смотришь?
— Не-а. Папка хороший телевизор давно пропил, а старый только одну программу показывает, и то плохо.
— Ну так вот. Я думаю, что прятать надо Тарзана.
На этот раз Андрей не стал удивляться и переспрашивать. Он как-то сразу всё понял.
— А куда? — понизив голос, спросил он.
— Думать надо, — сказала Алёнка.
И они оба задумались, не спеша бредя по пустому переулку.
Вдали задребезжала пустая фляга на санках: Рупь-Пятнадцать плёлся за водой.
— Стой, — сказала Алёнка. — А может, нам его попросить?
Андрей начал озираться, ничего не понял и переспросил:
— Кого?