— Наверно… — Рома подумал, снова поскрёб подмышку. — А может, и милиция. Время-то сейчас какое, а?
В переулке наступила тишина.
— Ну их, пойдём спать, — сказала женщина. — То облава, то комендантский час… Будто война. И все с автоматами ходят, — по городу страшно пройти… Даже в автобусах патрули. Я сегодня ехала — они в автобус с овчаркой влезли. Здоровенная, как бык! А вонища!!.
— Ладно, пойдём, — согласился Рома, отходя от окна. — Надо бы нам на это окно ставни навесить, а?
— Угу, — буркнула жена уже из-под одеяла. — И не увидим, кто вдоль дома по переулку шастает…
* * *
Бракин лежал, почти закопавшись в снег. Смотрел расширенными от ужаса глазами. Он видел, как кто-то — наверное, водители маршруток, — палили в ворота цыганского дома. А потом вдруг увидел мчавшегося по переулку во весь дух пса.
Инстинктивно, не думая, Бракин приподнялся, и кинулся под ноги псу. Пёс коротко взвизгнул, отлетел.
Бракин сидел на корточках, раскинув руки.
— Ты куда, дурачина? — тихо спросил он.
Тарзан озадаченно поглядел на него. И тут Бракин заметил, что сам незаметно превратился в собаку — упитанную чёрную собаку, стоявшую как-то на раскоряку.
— Ты куда? — повторил он.
— За мной гонится Чёрный мертвец.
— А чего он хочет?
— Убить меня.
Бракин прикинул.
— Я думаю, — нет… Совсем другое у него на уме.
Тарзан поднялся на ноги. Теперь два пса, почти одинакового роста, стояли на дороге друг против друга, нос к носу.
— Что же? — спросил Тарзан.
— Они ждут, что ты приведёшь Чёрного мертвеца к своей хозяйке. Она-то им и нужна.
— Зачем? — оскалился Тарзан.
Бракин по-собачьи пожал плечами — у него это получилось почти по-человечески.
— Пока не знаю…
Внезапно на него сбоку налетел рыжий повизгивающий клубок. Бракин почувствовал шершавый язык на своей морде, фыркнул и обернулся:
— Рыжая! А ты зачем здесь? Я тебя не звал. И как ты выбралась из мансарды?
— Через балкон! Дверь была чуть-чуть приоткрыта. Я и прыгнула вниз…
Впереди, в клубящемся тумане, стихли выстрелы.
— Подожди-ка, Рыжая, сейчас не до тебя…
Внезапно Тарзан ощетинился, присел.
— Ага вот вы где, — проворковал вдруг мягкий бархатный голос, ворвавшийся в разговор невесть откуда. — Все трое здесь. Вот вы-то нам и нужны.
Бракин посмотрел назад и с ужасом увидел большую белую волчицу. Она спокойно лежала позади них на дороге, гордо подняв огромную морду.
А впереди из тумана показался расплывчатый силуэт чёрного мертвеца. Мертвец двигался ровно, медленно, неотвратимо. Вся его одежда была разорвана пулями, а прямо во лбу чернела дыра. Но он был по-прежнему жив и готов действовать.
— Хорошо, что я не убила тебя тогда, в лесу, — сказала Белая и почти ласково посмотрела на Тарзана.
* * *
— Ну, так кто же из вас охраняет Деву?
— Я! — быстро сказал Бракин. И даже стал быстро-быстро, словно от волнения, перебирать лапами.
Белая пренебрежительно взглянула на него. Усмехнулась.
— Твою Деву я давно знаю. Жадная старуха, заболевшая от жадности и глупости. Нет, — Белая качнула широкой седой мордой. — Дева должна быть молодой. И если не слишком красивой, то обязательно — доброй.
— Тогда — я! — сказала Рыжая, выступая вперёд. Она отчаянно трусила, но уличное воспитание давно уже приучило её проявлять чудеса храбрости именно тогда, когда нападает трусость, кидаться в опасность с головой; это всегда помогало в боях с почтальонами, продавцами, дворниками, и враждебными стаями, живущими в посёлке за переездом — в Усть-Киргизке.
— Ты не только хитрая, лисичка, но еще и на удивление смелая, — сказала Белая и чуть улыбнулась.
И внезапно поднялась на все четыре мощных лапы.
— Вон идет тот, кто по запаху узнаёт врагов ночи.
Она говорила о Ка.
Ка остановился неподалёку. Казалось, он смотрит на всех сразу, одновременно; может быть, так казалось потому, что дырка от выстрела из помпового ружья была похожа на третий глаз.
Ка медленно поднял руку в изорванном в клочья рукаве и молча указал на Тарзана.
* * *
— Тихо! — прикрикнул Витёк, берясь за баранку.
— Чего "тихо"? Сматываться пора! Я в него шесть пуль всадил, ни разу не промазал! — сказал Санька.
— А он всё равно живой, — сказал Рупь-Пятнадцать, хотя его никто и не спрашивал.
Витёк ещё раз сказал:
— Тихо! Убью!..
— А чего… — начал было кто-то, но ему закрыли рот ладонью.
Издалека доносились воющие сирены милицейских машин.
— Далеко… — сказал Витёк. — Успеем.
И он нажал на педаль газа.
— Ты куда? — спросил Санёк.
— Мы его, гада, на таран возьмём…
* * *
— Убей этих троих. Больше они нам не нужны, — сказала Белая, поднимаясь во весь свой гигантский рост.
И, больше не глядя на них, в три летящих прыжка преодолела расстояние до цыганского дома и исчезла в воротах.
Ка поднял руки и присел. Руки у него оказались такими длинными, что все три собаки оказались в полукольце: позади них высился забор.
Собаки ощетинились, припали к земле, медленно отступали, рыча. Только Рыжая сделала попытку проскользнуть под рукой Ка, но не смогла, и отлетела к забору.
Туман все ещё не рассеялся. И в этом тумане позади мертвеца засветились два ярко-жёлтых огромных глаза. Взревел двигатель, и жёлтые глаза стали стремительно приближаться.
В самый последний момент Ка почувствовал угрозу сзади. Он обернулся, привставая. Но подняться на ноги уже не успел. Огромные жёлтые глаза приблизились вплотную и какая-то неведомая, страшная сила, более грозная, чем сила самого Ка, ударила его в колени и подбросила высоко вверх.
Ка издал странный звук. Он упал на ветровое стекло, побежавшее трещинами.
Прямо перед собой, за ветровым стеклом Санька увидел тёмное неживое лицо с разорванной щекой и обнажившимся краем белой кости.
Санька хотел заорать, но тут Витёк резко затормозил, и Санька разинутым ртом налетел прямо на поручень над "бардачком". Боли он не почувствовал, и продолжал беззвучно орать; изо рта заструилась кровь.
Ка снесло с капота, он упал на дорогу и откатился.
Полежал секунду-другую, — и вновь зашевелился, оживая
У него были переломаны ноги, но он умудрился подняться, как бы соскальзывая, припадая на руки. Тёмное лицо, поднятое к машине, абсолютно ничего не выражало.
— Ах, ты так, да? Так?? — заорал Витёк, сдал назад, и снова газанул вперёд.
* * *
Белой вдруг не стало. Вместо неё в воротах оказался человек в помятой милицейской форме, почему-то без зимней куртки, и даже без шапки.
Он вошёл в ярко освещённый уличными лампочками двор. Увидел трёх или четырёх собак, чуть ли не разорванных на куски, увидел человека, лежавшего на крыльце, свесив курчавую голову с нижней ступеньки.
Неподалёку, привалившись спиной к фундаменту, сидела толстая женщина в одной рубашке. Голова её была вывернута, и глаза, обращённые вниз, тускло отражали свет.
Милиционер постоял, прислушался.
Двери сараев были выломаны, на снегу почему-то валялись изуродованный велосипед и конский хомут.
А на снегу там и сям светились пятна крови.
Милиционер перешагнул через труп на крыльце, миновал тёмные, заставленные какими-то бочками сени, и вошёл в большую комнату. Мебели здесь почти не было. Только кухонный стол, какие-то лежанки вдоль стен, накрытые чем-то пёстрым, и несколько ковров на полу и на стенах.
Милиционер на секунду замер. Он услышал отдалённое завывание сирен, повёл плечами, шагнул в следующую комнату. Эта комната оказалась забитой мебелью — дорогой гарнитур, две огромные кровати, не распакованные, стоявшие "на попа" у стен, пухлые, словно надувные, кожаные кресла и диваны, накрытые коврами.
Милиционер встал, склонил голову набок, прислушался.