Санитар, сидевший за компьютером и, судя по звукам, игравший в "Принца Персии", поднялся.
— Саш, открой холодильник. Владимир Александрович хочет взглянуть на нашего маньяка.
Санитар кивнул. Подошёл к металлическому сооружению, напоминавшему вокзальную камеру хранения, открыл дверцу и выкатил труп.
От санитара явно попахивало спиртным.
— Холодильник у нас новый, германского производства, — сказал зачем-то Шпаков. — Благодаря вам, Владимир Александрович.
— Не мне — Максиму Феофилактовичу, — мрачно ответил Густых.
Санитар кашлянул и отошёл в сторонку. Густых оглядел голый посиневший труп, изрезанный и грубо заштопанный суровыми нитками, с обезображенным лицом.
Густых вдруг стало холодно. Очень холодно. Ему даже показалось, что вместо мурашек он внезапно весь покрылся инеем. И волосы заиндевели, и окаменели конечности, и лицо превратилось в маску.
Он хотел что-то сказать, но язык не повиновался ему.
Сердце вздрогнуло и провалилось. Комната в белом кафеле, пьяный санитар в мятом халате, Шпаков, никелированные дверцы холодильника — всё поплыло перед глазами, завертелось, и стало таять, исчезать.
Густых хотел ухватиться за край каталки, и неимоверным усилием воли ему удалось это сделать.
— Что с вами? — раздался издалека тревожный голос Шпакова.
Густых не смог ничего ответить. К этому моменту он уже умер.
И теперь стал лишь оболочкой собственного Ка.
* * *
— Это, без сомнения, он, — сказал Густых.
Он огляделся, узнавая и не узнавая комнату, где только что был. Или он и не уходил из неё?
— Кто? — спросил Шпаков.
Вопрос показался Владимиру Александровичу настолько глупым, что он едва удержался от смеха.
— А вы не понимаете?
— То есть, Лавров? — уточник Шпаков.
— Именно. Значит, никаких дополнительных исследований не потребуется. Этого, вашего, анализа ДНК. И деньги сэкономите, и время…
— Однако… — заволновался Шпаков. — Всё это нужно документально оформить. Опознание… понятые… Надо вызвать прокурора…
— Вот и вызывайте. Если от меня что-то потребуется ещё — звоните напрямую. А труп необходимо как можно скорее закопать.
— Что вы сказали? — Шпаков не верил своим ушам.
— Закопать! Согласно гигиеническим нормам, — спокойно повторил Густых.
— А родственники? — вскричал Шпаков. — Конечно, это дело особое, государственной важности, но родственники-то пока ничего не знают!
— И хорошо, что не знают. Да и зачем им знать, что близкий им человек оказался кровавым маньяком и каннибалом?
Шпаков застыл, разведя руки в стороны. Густых пристально посмотрел на него, перевёл взгляд на санитара, и быстро двинулся к выходу.
* * *
— В военный госпиталь, — сказал он водителю, садясь в "Волгу". Это была пока его старая "Волга": взять губернаторскую машину у него не хватило духа. Хотя идея была заманчива — что значит этот драндулет по сравнению с губернаторским зверем?..
По дороге он позвонил Кавычко.
— Звонил Владимиров! — радостно доложил Кавычко. — Просил вас о личной встрече.
— Хорошо. Перезвони ему и назначай встречу на вторую половину дня.
Кавычко отчего-то замялся.
— Ничего-ничего, звони!
"Пусть теперь Владимиров проглотит хотя бы одну горькую пилюлю, — подумал Густых без особого, правда, злорадства, — не всё же мне их глотать!".
— Что, из охотуправления доклада ещё не было? — спросил он.
— Пока нет.
Густых отключился, откинулся на спинку сиденья и чуть слышно пробормотал: "Идёт охота на волков, идет охота…".
Водитель не выказал никакого удивления. Он давно привык к манерам своего шефа.
* * *
Однако в госпитале его ожидал неприятный сюрприз.
— А цыганята ваши выписаны, — сказал начальник госпиталя, пожимая руку Густых. Пожал и почему-то посмотрел на свою руку.
— Как это — "выписаны"? — ровно спросил Густых. — А травмы, ожоги? Психологический шок, наконец?
— У старшего из них, Алексея, есть ожоги рук, но они не требуют стационарного лечения. Остальные практически здоровы.
— Та-ак… И куда они направились?
Начальник госпиталя с удивлением взглянул на Густых.
— Их, по-моему, встретила родня. Большая такая цыганская семья на трёх "иномарках". Весь приёмный покой заполнили: крик, плач, шум. Насилу их выставили.
Густых подумал.
И, ничего не сказав, повернулся и вышел.
Начальник сосредоточенно смотрел ему вслед.
* * *
Кабинет губернатора
Кавычко появился без звонка и стука, едва только Густых уселся в кресло за губернаторским столом.
— Владимиров назначил встречу на три часа, — доложил Кавычко.
— Где?
— У вас, конечно, — едва заметная улыбка скользнула по губам помощника.
"О многом знает, подлец, — подумал Густых, глядя на Кавычко. — А о скольком ещё догадывается? Вот бы чью душонку вытрясти!".
Кавычко без разрешения уселся сбоку, за овальный стол.
— Да, и ещё одно, — сказал он. — Пострадавших цыганских детей родственники сегодня утром забрали из госпиталя.
— Знаю, — ответил Густых. — А что за родственники? Где живут?
Кавычко замялся, сбитый с толку.
— Да их много было, цыган-то… Вроде, есть и местные, городские, и из Копылова. Они сегодня решили похороны погибших родителей, Никифоровых, устроить. Вот и забрали детишек.
— Похороны, похороны… — задумчиво повторил Густых. — А где?
— Что? — не понял Кавычко.
— Хоронить где будут?
— Так… — Кавычко снова сбился. — На Бактине, наверное. Они же обычно там хоронят, в "почётном" квартале.
Он сделал паузу.
— Извините, Владимир Александрович, — с несвойственной ему робостью спросил он. — А можно узнать, почему вы спрашиваете?
Густых помедлил.
— Ну, мы ведь обязаны заботиться о людях. Им, как погорельцам и пострадавшим, надо бы материальную помощь оказать.
Кавычко вытаращил глаза.
— Кому?? Цыганам? Да у них столько денег… Они себе такие памятники на могилах строят…
Он осёкся. Глаза были по-прежнему круглыми и немного безумными.
— Ну-ну, — ровным голосом сказал Густых. — Видел я их памятники. Рядом с почётными горожанами и Героями России. Кстати, тебе такой не поставят… Шутка. — Густых помял подбородок, вспоминая что-то важное. Вспомнил. — Значит, фээсбэшник приедет в три часа?
— Так точно, — по-военному сказал Кавычко.
— А похороны во сколько?
Кавычко вскочил, поняв, что у шефа есть что-то на уме.
— Сейчас постараюсь узнать…
Он вернулся через пару минут, сияющий — даже кудри стали отливать золотом.
— До директора кладбища дозвонился, Орлова, — сообщил он. — Орлов матом цыган кроет. Говорит, что понятия не имеет, как им удалось в "предпочётке" — так этот кладбищенский квартал называется, — место достать… Говорит, что сам с ними не разговаривал, но его заместитель…
— Во сколько? — прервал Густых.
Кавычко сглотнул и сказал:
— В три часа дня.
— А могила готова?
Кавычко снова оживился, хотя новый поворот темы опять сбил его с толку:
— Про могилу Орлов тако-ое рассказал!.. Оказывается, всю ночь целая бригада работала. Это, говорит, не могила, а какой-то склеп получился. Большой, на два места, стены забетонированы, внутри — бар с напитками, ковры, лошадиная сбруя…
— Гробы, вероятно, хрустальные? — снова прервал Густых.
Кавычко осёкся, теперь уже с некоторым страхом глядя в выпуклые, ничего не выражающие глаза Густых.
Золото в кудрях погасло. Вымученно улыбнулся.
— Гробы импортные, из красного дерева, — лакировка, позолота, ручки для переноски, и всё такое…
Кавычко замолчал, боясь, что его снова прервут.
Но Густых молчал. Крутил в руках безделушку, сувенир: никелированную модель нефтяной качалки, подарок от компании "Томскнефть".