Аркадий Вениаминович сиял, словно начищенный самовар: удачно зашёл, ничего не скажешь. Остальные и пикнуть ничего не смели, не в силах прийти в себя от такого поворота.
Ольга Александровна встала. Теперь она твёрдо стояла на ногах и окинула собравшихся ледяным взором светло-синих глаз.
— За сим позвольте откланяться, — с широким театральным жестом произнесла она, склоняясь в неглубоком реверансе. На губах плясала холодная высокомерная усмешка. — Мне что-то дурно, пойду прилягу.
Она вышла из комнаты в полной тишине: никто не проронил ни звука. Было слышно только, как звонко стучат по паркету её каблучки.
Аркадий Вениаминович вернулся на следующий день в сопровождении грузчиков и с толстой пачкой денег непривычного для Ольги Александровны грязновато-зелёного цвета. Наталья Николаевна попыталась остановить обезумевшую мать, но та проявила необыкновенную прыть и быстро взяла под контроль происходящее. Ей не терпелось избавиться от вещей, принадлежавших когда-то Николаю Петровичу, и делала она это с неослабевающим энтузиазмом, отбросив старческую подозрительность и недоверие. Она вновь чувствовала себя юной и свободной и получала удовольствие от собственной бесшабашности: если ушлый оценщик в голубой рубашке и обманет её, то она не станет жалеть.
Перемещаясь из комнаты в комнату, Ольга Александровна вытаскивала на свет всё новые ценности. То ей вдруг хотелось избавиться от фарфорового сервиза и мельхиоровых ложек в кожаном футляре с заржавевшим замком; то она вспоминала о подаренном Николаем Петровичем патефоне и пыталась залезть на табуретку, чтобы достать его со шкафа. Аркадий Вениаминович, не ожидавший подобного рвения, смотрел на старушку с сомнением и проявил не свойственное ему благородство, всеми силами стараясь усмирить её пыл: просил подумать как следует и хорошенько взвесить за и против. Он даже застенчиво проговорился, что на выложенное перед ним разом «великолепие» ему не хватит захваченных с собой денег. Но Ольгу Александровну уже ничто не могло остановить.
— Дорогой Аркадий, могу я вас так называть? — восклицала она, всплёскивая руками и поднося платок к увлажняющимся от лихорадочного волнения глазам. — Мы с вами свои люди, сочтёмся. Вы же не обидите старую женщину, я в вас уверена!
Наталья Николаевна позвонила сыну, и тот примчался быстрее ветра. Он долго шептался с Аркадием в прихожей, время от времени покручивая указательным пальцем у виска, потом махнул рукой, тихо проинструктировал мать и опять исчез. Ольга Александровна в порыве захлестнувшего её чувства очищения и освобождения уже плохо понимала, что происходит, но никак не унималась.
— Вот сразу легче дышать стало, Наташенька, — бормотала она, обращаясь к дочери. — Права ты была, совершенно права. Давно нужно было избавиться от хлама!
Дочь презрительно отмалчивалась.
В конце концов, оценщику удалось освободиться от навязчивого внимания хозяйки квартиры. Аркадий Вениаминович, утомлённый и счастливый, во влажной от пота и прилипшей к телу рубашке, стоял в прихожей, утирая платком лоб, когда Ольга Александровна стремительно бросилась к нему и в отчаянии заломила руки.
— У меня к вам есть огромнейшая просьба, — с придыханием шептала она. — Я знаю, вы всё можете достать. Мой граммофон уже много лет в неисправности. Умоляю вас, посмотрите! Посоветуйте, что с ним можно сделать!
«Артистка, — с ненавистью пробормотала дочь, — просто артистка больших и малых театров. Ещё на колени упади!»
Аркадий Вениаминович заверил старушку, что непременно поможет и поспособствует, и с выражением лёгкого недоумения на лице спешно откланялся.
После его ухода Ольга Александровна ещё долгое время не могла успокоиться и ходила из комнаты в комнату, с чувством удовлетворения оглядывая опустевшую квартиру. Светлый прямоугольник паркета в спальне с окнами во двор, на котором до сегодняшнего дня стоял немецкий шкаф из ореха, вызвал у пожилой женщины приступ восторженного удивления, и она вновь радостно всплеснула руками.
— Наташенька! Ты видела, какого цвета был у нас паркет? А сейчас совсем затёрся, потемнел. Надо бы его отциклевать.
Наталья Николаевна ничего не ответила, лишь злобно выругалась сквозь зубы. От обиды и гневного молчания у неё начали вздуваться, лихорадочно пульсируя, вены на шее, а лицо приобрело синеватый оттенок. Она несколько раз включала телевизор, чтобы отвлечься и не реагировать на возгласы матери, но там безостановочно показывали «Лебединое озеро». Возмущённая и уставшая, она тяжёлой поступью уковыляла в свою комнату и даже не нашла в себе сил хлопнуть дверью. Последняя жалобно пискнула и зашуршала, беззвучно прислонившись к дверному косяку.