— Мне показалось, что мы уже закончили. Разве нет?
Она, нахмурившись, посмотрела на ритуального агента, и он моментально вжал голову в плечи.
— Да, но вы даже не подошли к усопшей. Можно бросить, так сказать, прощальный взгляд, поцеловать, провожая в последний путь…
Мама хлопнула себя ладонями по коленям и неторопливо встала. Она изумительно смотрелась в чёрном: невысокого роста худощавая женщина с тонкими запястьями и щиколотками, хрупкая и одновременно сильная. Массивные серебряные украшения, которые она неизменно носила — кольца, браслеты, серьги и ожерелья — тихо звякнули, негодуя на нелепое предложение агента.
— Ты, Люсенька, будешь её целовать? Я — нет, — обратилась она к компаньонке, которая в ответ отрицательно затрясла головой.
— А вы? — мама перевела взгляд на седую женщину.
Та смутилась, замахала руками и пробормотала:
— Да, это, я не знаю… Что уж там, целоваться-то. Так, по-соседски простились, и ладно…
Мама одобрительно кивнула.
— Ну, а вам с Сарой я и предлагать не буду, — улыбнулась она и пошла к нам навстречу.
— Превосходная речь, молодой человек! — небрежно вскинув руку в характерном только для неё жесте танцовщицы фламенко, бросила она через плечо ритуальному агенту, единственному из присутствующих в зале, кто хоть немного скорбел, пусть и в силу особенностей профессии.
Мама шла по направлению к нам и, прищурившись, пристально вглядывалась в моё лицо, как будто пыталась вспомнить, как я выгляжу. Мы поцеловались по принятому в семье обычаю: прислонились щеками, чмокнув воздух за ушами друг у друга и растопырив руки по сторонам, как пингвины крылья. Через мгновение мама отстранилась, ещё раз оглядела меня с ног до головы и с озабоченной улыбкой на губах произнесла:
— У тебя мешки под глазами, Каля. Значит, мало спишь и плохо питаешься. В твоём возрасте женщине необходимо десять часов сна, как минимум. У меня мешки под глазами появились только после пятидесяти.
Мама была верна себе — она неизменно приветствовала дочерей подобным образом. «Каля, у тебя седые волосы! В твоём возрасте у меня не было седых волос… Каля, зачем ты так морщишь лоб? Посмотри, какие глубокие морщины остаются! У меня первая морщинка появилась в сорок один… Каля, что-то мне не нравится твоё лицо, совсем тёмное. Ты опять ходила в солярий? Подставлять лицо под ультрафиолетовые лучи — обрекать его на преждевременное старение. Я никогда не выхожу на солнце без шляпы или панамы!». На мамины упрёки невозможно было возразить, потому что выглядела она и вправду очень молодо: светлая, ровная кожа с перламутровым отливом, высокий гладкий лоб и тонкие лучики морщин в уголках чёрных глаз. В свои тридцать шесть я могла с натяжкой сойти за её младшую сестру, но никак не за дочь. Безусловно, мама делала замечания из лучших побуждений, чтобы я воодушевилась достойным примером и стала почаще заглядывать в зеркало, но раздражали её слова неимоверно.
Прощание с усопшей закончилось, мы вереницей покинули траурный зал, и на улице мама вновь обратилась ко мне, на этот раз — по другому поводу:
— Хоронить будем послезавтра, когда приедет Виктор. Мне сказали, что прах можно забрать в течение трёх дней, так что вы бегите к машине, я только документы получу, и поедем.
Она развернулась и зацокала каблуками в сторону главного входа в крематорий. Люся нисколько не удивилась; я и незнакомая седая женщина опешили: мы обе предполагали, что приехали именно на похороны. Ещё одна из маминых черт, которая нас с сёстрами неизменно выводила из себя, — никому не сообщать обо всём заранее, оставляя не нужные с её точки зрения подробности на потом.
— Кого позовёшь на день рождения? — спрашивала она, и потихоньку составляла собственный список гостей, отличный от моего. К подружкам, приглашённым мной, присоединялись некто дядя Паша с сыном, учительница музыки и несколько одноклассниц, с кем я не дружила, но мамы которых состояли в родительском комитете.
— Мама, ты обещала, что мы пойдём в зоопарк, — ныли мы с Кариной дуэтом. Кристина, как всегда, отмалчивалась — она была старшая и взрослая.
— Конечно, пойдём, — невозмутимо отвечала мама, и мы ехали сначала в магазин, потом — в гости к маминой подруге, потом забирали из ремонта сапоги или отвозили обёрнутый бумагой пакет на вокзал, чтобы передать его с поездом в Вологду. Рано или поздно мы всё же оказывались в зоопарке (потому что мама держала обещания), но праздник был безнадёжно испорчен.
Со времён моего детства ничто не изменилось. У мамы опять был свой план, посвятить меня в который она не потрудилась. Я чуть не задохнулась от злости: как так? Она сказала мне, что похороны сегодня! Какой смысл было дёргать меня в четверг, посреди рабочей недели, когда я прекрасно могла прилететь в субботу? Для меня давно нет разницы между выходными и будними днями, но в субботу мои испанцы улетали обратно в Мадрид, и я получила бы все деньги целиком, и обязательно (как положено, в последний день) чаевые, на которые очень рассчитывала.