— Шла собака через мост, четыре лапы, пятый хвост… — пробормотала она, и последние проблески сознания оставили её.
— Если мост обвалится, то собака свалится, — машинально вслух продолжила я считалку, которую Люся рассказывала нам в детстве, но она меня уже не слышала.
Перед тем, как окончательно отключиться, она дёрнулась и задела локтем стакан с вином; тот опрокинулся, и красная жидкость растеклась по поверхности уродливой кляксой. Вместо того чтобы встать и убрать со стола, я впала в задумчивое оцепенение и, будучи не в силах пошевелиться, наблюдала за тем, как вино тонкой струйкой стекает на пол. Последние капли опускались вниз неторопливо, одна за другой, набирая вес и силу и словно замирая в нерешительности перед головокружительным прыжком, с лёгким свистом рассекали воздух и звонко цокали, разбиваясь об пол. Кап. Кап. Пауза. Кап… Звук их падения эхом отдавался в ушах, время растягивалось, и на несколько мгновений, которые показались бесконечно долгими, я погрузилась в пустоту без мыслей и эмоций. Мне было удобно, хорошо и очень спокойно.
Я могла бы просидеть так целую вечность, провожая взглядом падающие винные капли, но тут Люся беспокойно зашевелилась, её голова скатилась на бок, а рука с грохотом свесилась вниз со стола. Тогда я нехотя поднялась со стула и пошла наверх, вновь прокручивая в голове странный ночной разговор с маминой компаньонкой. Я не знала, как воспринимать сказанное Люсей, её пьяные признания и полубредовые намёки. В конце концов, она так ни в чём и не призналась. Ясно было лишь то, что она до сих пор мучается угрызениями совести о невинно убиенных щенках. Виктор Сергеевич умер от сердечного приступа: это подтвердила судебная экспертиза. Что произошло с моим отцом, она не сказала. Болтовня Люси по поводу крови виновных и её запойное пьянство (после десяти лет трезвости) можно было воспринимать и как раскаяние в содеянном, и как беспокойство чересчур впечатлительной натуры. Зрелище, представшее перед нашими глазами минувшим утром, было не из приятных, и вид дядюшки, распластавшегося на полу с раскроенным черепом, заставил нас всех поволноваться.
Если же обоим братьям помогли упасть с лестницы, то какие причины побудили кого-то из двух женщин поквитаться с ними? Я не верила в то, что двухкомнатная квартира старой карги была достаточным основанием, чтобы совершить убийство. Даже если и так, то это могло объяснить смерть Виктора Сергеевича, но не моего отца. Ворочаясь с боку на бок в своей кровати, я пыталась понять, что чувствую теперь по отношению к маме и её преданной подруге. Их обеих связывало какое-то общее знание. Они, возможно, сделали нечто, о чём жалели и чем тяготились, и я искала в себе возмущение, неприязнь или хотя бы осуждение их предполагаемого поступка. Ничего подобного не было. Проваливаясь, как в тёплую мягкую трясину, в беспокойный утренний сон, я вдруг заулыбалась от осознания того, что в нашей и без того странноватой семейке есть ещё и своя страшная тайна, разгадать которую не удалось даже проницательному следователю с красивыми серыми глазами.
Наутро я первым делом собрала вещи, разбудила Сару и лишь после этого спустилась вниз. Сёстры ещё не встали, от Люсиного ночного безобразия не осталось и следа, саму Люсю тоже нигде не было видно. Мама, суетившаяся на кухне, казалась несколько более напряженной и сосредоточенной, чем обычно, но старалась не терять присутствия духа.
— Люся спит в бане, ей нездоровится, — ответила она на вопрос, который я не собиралась задавать, и тут же деловито добавила. — Садись, позавтракай.
Теперь я поняла, для чего в предбаннике была оборудована комната с диваном, столом и кофеваркой — Люсино секретное пристанище на время её запойных отлучек. Я взглянула на часы: была половина одиннадцатого.
— Мам, спасибо, но мы позавтракаем в аэропорту, через полчаса такси приедет.
Она не ожидала ничего подобного и заметно растерялась.
— Как так? Сегодня? Ты даже не предупредила. Я думала, у нас будет время посидеть, поговорить…
— Уже посидели, хватит, — хмуро огрызнулась я, но вовремя осеклась, заметив, как искренне она расстроилась. — Да нет, мне правда нужно завтра на работу, а со всей этой суетой я забыла сказать. Прости, пожалуйста.
Мама совсем по-стариковски охнула и опустилась на стул как подкошенная, но я не нашла для неё слов утешения.