Вот так одна версия приходила на смену другой, а наша гостиная понемногу превращалась в большое светлое помещение, и, по словам Стинне, отец вел себя довольно странно:
— Привет! Поможешь красить? Что было сегодня в школе? А как вообще у тебя дела?
Стинне ответила:
— Помочь не могу. Ничего особенного. Все в порядке. — И отправилась в ванную. Сам я после школы пошел на Тунёвай; помог бабушке покормить Ранди и выслушал ее жалобы на грустную жизнь после того, как она сама вышла на пенсию. Я вообще не застал прыгающего по гостиной отца, перепачканного белой краской.
Мама тоже вернулась домой, но атмосфера в доме лучше не стала. Она ушла на кухню, где стала греметь кастрюлями. И почему это она всегда готовит еду? Ни хрена не изменилось с тех пор, как фру мама сто лет назад превратила ее в кухарку! Когда зазвонил телефон, Нильс по-прежнему красил гостиную.
— Что, ангина? Да ладно тебе! Тебе надо тут кое с кем познакомиться, — сказал Сливная Пробка голосом, звучавшим не совсем трезво. — Давай, приезжай.
— Может, не сегодня? — ответил Нильс Джуниор Ушастый. У него не было никакого желания ни с кем общаться; гостиная покрашена лишь наполовину, все вокруг разбросано, и он прекрасно знал, что представить его хотят знакомой альпинистке Сливной Пробки. В последний год Сливная Пробка говорил только о ней. В кабинете партнера висела открытка, изображающая заснеженный Эверест, но, хотя она всегда напоминала Нильсу о Гренландии, он так и не удосужился разглядеть ее повнимательнее.
Он не стал переодеваться. Не подумал о том, что едет в один из самых фешенебельных ресторанов города. Ему даже в голову не пришло, как глупо он выглядит: старая одежда, в пятнах краски, даже лицо было запачкано. Каждый раз, когда он моргал, ему были видны белые бусинки на ресницах. Но ему было наплевать, он сказал себе, что на сомнительную знакомую Сливной Пробки потратит не более получаса, а потом вернется домой…
— Где она? — спросил Нильс, входя через некоторое время в ресторан и чувствуя раздражение от пристального взгляда официанта.
— Пудрит носик, ясное дело, — хихикнул партнер. — Что у тебя за вид? Ангина, значит? Да ладно тебе. Мы что, собираемся вкладывать деньги в малярное дело?
Но у Нильса не было никакого настроения шутить со Сливной Пробкой. Он сел и стал нетерпеливо барабанить пальцами по столу. Официант все еще пристально смотрел на него — не так ли чаще всего смотрят и на его отца? Официант прекрасно знал, кто он такой, и, чувствуя раздражение от того, что благосклонность официантов прежде всего связана с той одеждой, которая на тебе надета, Нильс так же пристально уставился на него, пока тот не отвел взгляд.
— Эта твоя альпинистка, как там ее зовут? — спросил Нильс, который уже достаточно наслушался о новой знакомой Сливной Пробки, хотя и слушал его вполуха. О ее браке с пожилым канадским богачом — тот умер несколько лет назад. Об ее экспедициях в молодости по гренландскому материковому льду, о ее мечте добраться до Северного полюса на собачьих упряжках — в первый раз не осуществившейся из-за снежной бури, но потом реализованной, несмотря на вывихнутую ногу и небольшую стычку с белым медведем. Она добралась до Северного полюса, но это было лишь начало, потому что теперь она одержима горами. На первых порах были так, мелочи, как она обычно говорила, снисходительно покачивая головой: Килиманджаро, Котопакси — а потом и более рискованные затеи: Монблан, Аконкагуа… Альпинистка никогда не забывала, как, раскачиваясь на ветру, словно мартышка, стояла на самой высокой ветке вяза позади дома на Нюбоверфтсвай в Ольборге. Она открыла для себя Гималаи: Ганеш Химал, Лангтанг Лирунг, Чо Ойу… все ближе и ближе к абсолютному вязу, крыше мира, самое рискованное из всего, финальная поездка на велосипеде с завязанными глазами, успешно осуществленная, когда вместе со своим старым другом Мак-Вальтером она в тридцать шесть лет покорила Эверест без кислородной маски. Они дошли до вершины. Они стояли наверху. Мир лежал у их ног, победа, победа, но кроме опьянения, которое ударило в голову, она чувствовала и какое-то неожиданное разочарование: выше ей уже не подняться. И спуск с горы — он стал также и спуском в переносном смысле. Но она постаралась выкинуть эти мысли из головы, и, спускаясь вниз, они постепенно развеселились, расшалились как щенки, дурачились как шестнадцатилетние, у которых в голове какие-то бесшабашные выходки, и Мак-Вальтер на третий день оступился и провалился в ледниковую трещину. Это была непростительная ошибка: глупо было так далеко от вершины проваливаться на тридцать метров, когда тебя невозможно вытащить наверх.