Лолите надоело общество своего кавалера. Она спрыгнула с его колен и подошла к Долговязому:
- Ты сегодня как прожеванный бургер.
- Будешь...
- Опять стишки сочинял?
- Тебе-то...
- А ты попробуй.
Лолита сделала круглые глаза, и, поколебавшись, он тихо начал. Так тихо, чтобы слышала только она. Впрочем, остальным, кроме прежнего Лолитиного "стула", было до лампочки.
Альпинист сорвался.
Он падал молча, только хруст костей
да звон натянутых, как струны, нервов.
И эхо замирало. Замерло.
Молчанье. Ручей невидимый шумел,
и было так тепло и тихо.
Альпинист сорвался.
Просто не дошел. Зеленый луг
не будет ему сниться, и никогда
его нога не ступит больше на ледник.
Упал. И ветер шевелил альпийский мак
у лопнувшего лба.
Упал. Мгновенье унесло
обиды, боль и горечь пораженья.
- Загнул... Ты, что ль, альпинист? Ну дал... А вообще фигня. Без рифмы. Такие стихи не бывают.
Лолита уже размяла свои мальчишеские ягодицы и снова заняла место на коленях у толстого.
Не нужно быть особо наблюдательным, чтобы понять, что в компании два лидера, так как чаще всего произносились две кликухи: Долговязый и Герасим. Долговязый был, пожалуй, постарше остальных присутствующих, о чем говорили и его уже основательный, колючий пушок на лице, громкий басок и крупная, совсем не мальчишеская фигура, которая из-за своей длины и сутулости, вероятно, дала честь хозяину так называться. Сегодня "майкой лидера" ему служила черная куртка "бомбер" с ярко-оранжевой подкладкой.
Эта куртка, если и не снятая с американского пилота, скверная копия тех, что носили бравые янки, разгоняя цветом подкладки не столько кровожадных акул, как застенчивых японок и экзотических филиппинок, когда этих молодых людей еще и в помине не было. Три маленьких кольца в ухе говорили о несомненном мужестве Лидера, так же как и наколка в виде массивного перстня на левой руке. Бедный, он не знал, накалывая его, что, попав на зону, непременно наживет себе неприятности, ибо символам там придают особое значение, и, наколов себе на ягодицу бабочку или глаз, рискуешь потерять невинность в первую же ночь, между тем, вполне возможно, ни сном ни духом не зная, чем вызвал к своей заднице повышенный интерес.
- Чего это ты такое старье напялил? - спросила только для того, чтобы спросить, не сидеть же истуканами, Лолита.
- А я ретро люблю.
Лолита затянулась и передала окурок Малышу. Герасим был гораздо меньше ростом, но покоренастее. Короткостриженый, накачанный, с легким пушком над верхней губой, он, несмотря на свою мощь, выглядел еще мальчишкой, с щенячьей радостью в голубых глазах смотрящим на окружающий мир. На нем была кожаная куртка, не имеющая никакого отношения ни к американской авиации, ни к отечественной, а потому и называемая "косуха". Штаны из плотной ткани с накладными карманами и тяжелые "гриндеры", ботинки с железными вставками. Герасим причислял себя к скинерам, но дальше презрения к рэпперам, а также особой любви к пиву и футболу причастность не распространялась. Свое погоняло он получил из-за привычки растягивать при разговоре гласные, что временами походило на мычание. Этого было достаточно, чтобы просвещенное окружение посчитало его достойным носить имя легендарного тургеневского героя.
В компании было несколько девушек, одна из которых с прекрасным именем Лолита не из последних, судя по тому, что позволяла себе по отношению к другим. Стриженная, в короткой кожаной куртке, джинсах и кроссовках, она походила на милого мальчика-подростка, и только небольшие глубоко посаженные зеленые глаза выдавали рвущиеся на волю озлобленность и жестокость.
Долговязый из-за распухшей щеки и разбитых губ не мог умолчать о случившемся. Пришлось поведать компании, предварительно договорившись с Хорьком о границах дозволенного, про встречу в лифте. Эти границы не позволяли распространяться о позорном бегстве Хорька с поля битвы взамен на молчание последнего про историю со штанами.
Однако они позволяли объяснить поражение малыми размерами лифта и присутствием собаки. Выступающий был выслушан с большим вниманием и искренним пониманием всех прозвучавших "если бы", но Акелла промахнулся. И это понимали все. Понимал и сам Долговязый, проклинающий себя, во-первых, за то, что поддался на уговоры Хорька отомстить адвокату (натолкали в почтовый ящик собачьего дерьма), во-вторых, что этим не ограничился, а покусился на лифт и, наконец, в-третьих, что начал базарить с мужиком. Молчал бы в тряпочку, как Хорек, может, и не пришлось бы сейчас гадать, рассказал ли тот кому-нибудь, как он бегал с голой задницей. Было ужасно обидно за себя, козла отпущения, так как он был абсолютно уверен, что, увидев этого шкафа, да еще с таким теленком на поводке и без намордника, забздели бы все без исключения. И этот накачанный скин, Герасим, постоянно хвастающийся, как они гоняют рэпперов. И этот недоумок Хмырь, откормившийся, как борец сумо, а способный, как оказалось, только сумки с пивом таскать да малолеток гонять. Даже этот сочувствует, каратист долбаный. Хорек, научившийся только ноги выше головы задирать. Вчера тоже небось хотелось задрать, чтобы легче ссать в штаны было, когда по морде лупили. Возмущаются, брови насупили, а предложи сейчас пойти к этому раздолбаю домой разобраться, то у всех выяснятся критические дни. Они, видите ли, переживают, а у него одного и голова болит, и сидеть больно. Хорошо еще, что никто, кроме Хорька, не видел, как он после пинка под голый зад из подъезда как ошпаренный выскочил. Сочувствуют. И эта сочувствует, а уже уселась к Хмырю на колени, шалава.
Сочувствуют, но никогда не забудут.
- Ну и что делать будем, мужики? - нарушил затянувшееся молчание Герасим. - По домам пойдем? Как-то не фартит на холодрыге такой сидеть. Может, барыгу менты замели.
Надоели эти поминки по авторитету Долговязого. Он уважал силу и понимал, что все ссылки на собаку - ерунда. Куда против такого мужика, а собака только ускорила весь стриптиз, про который, по секрету, рассказал ему и Лолите Хорек.
- Хочешь - иди, а я подожду. Меня сто восемьдесят за бокс плана греет, - резко отреагировал Хорек.
Ему тоже надоело изображать великую скорбь. Он прекрасно понимал, что надо ловить момент, - свято место пусто не бывает. Пока он рассказал подробности случившегося только двоим, но раз знает Лолита - будут знать все. Однако пострадавший, хотя и с подмоченной репутацией, оставался пока еще Долговязым, никто не отменял и не знал, что будет дальше.
- Так дело оставить нельзя, - продолжал Хорек, - сегодня нас, завтра кого-нибудь из вас. Одно ясно - во всем собака виновата. Без собаки он таким бы смелым не был. Надо начинать с собаки.
- Хотел бы я посмотреть, как ты с нее начнешь? - возразил Долговязый, с ужасом вспоминая белоснежные клыки разъяренного пса.
- Ну не с нее, так с другой. Повесить на березках парочку и дать любителям лающих четвероногих возможность устроить коллективные похороны. Может, этот бычий член притихнет, - подала голос Лолита, презирающая пострадавшего за поражение.
Для нее, как, впрочем, и для любой женщины на ее месте, не существовало никаких смягчающих обстоятельств, будь то разница в весе, мастерстве, наличии или отсутствии собаки и тому подобное. Женщины всегда любили больших и сильных. И примеров тому не счесть. Сколько у того же Геракла баб было? Ну, когда в шкурах ходили, тогда понятное дело, чем солиднее, тем больше кусок притащить мог. А потом-то что? Взять хотя бы ту же Дездемону. Что, мужиков других вокруг не было, так нет, побольше да почернее отхватила, а чем все закончилось? И та же Наташа Ростова, побегала, повздыхала, а стареть начала и тоже кусочек побольше прибрала. Уж не говоря о Екатерине. Та и вовсе мелкого мужика не замечала. Всякие там Орловы да Потемкины за счет чего в люди вышли? Наверное, многие маленькие не прочь были попахать, чтобы деревенек нахапать, а все этим бугаям доставалось. И невдомек ей. Великой, было, что, может, маленькое дерево все в сучок росло. Маленький мужик зачастую и покрасивее, и поумнее, и пообходительнее, а бабе все большого да сильного подавай. Были, разумеется, исключения. Взять хотя бы ту же Гончарову, или Жозефину, или Инессу Арманд. Но все они и им подобные - ИСКЛЮЧЕНИЯ. Как бы в свое оправдание придумали пословицу, что, мол, любовь зла, полюбишь и козла. Вот эти маленькие козлы и ходили с оленьими рогами. Но исключения, они потому и исключения, что их мало.