- Нет уж, увольте.
Еврей ушел к себе, что-то бормоча под нос. Ноздреватый, как нежинский огурец, он теперь свисал на лице особенно скорбно.
Между тем Иванов, распаленный разговором с адвокатом, а больше собственным воображением, направился к торцу дома, где располагался вход к кавказцам.
- Лимоны, лимоны выращивать... Коль такие трудолюбивые народы, на Магадан, там цинги не будет, завалят лимонами, - бормотал он, пока не уперся в "Газель", стоящую под разгрузкой.
Николай заглянул в кузов и застал там славянина-шофера, считающего ящики. Шофер шевелил толстыми губами, с трудом вспоминая арифметику.
- Что, болезный, в школе плохо учили? Или сам не способен? В народе правильно говорят - не учился, так ворочай, наш особенный рабочий.
- Чего надо?
- Не надоело негром у головешек работать?
- Ты лучше предложишь?
- Может, и предложу.
- Пошел ты... Умник. Сопли подбери, а то "головешки" услышат, некогда подтирать будет.
Иванов не обиделся, напротив, даже развеселился. Спустился по мраморным ступенькам и проследовал коридором до стеклянной выгородки Казбека.
На столе стояли ресторанные судки и блюдо зелени. Казбек собрался закусить и очень удивился приходу Иванова.
- Извини, аппетит испорчу. Дело у меня к тебе государственной важности, иначе не потревожил бы. А государственной потому, что после разговора не надо будет дергаться в префектуру, ловить и стращать прикормленного тобой чиновника по департаменту торговли. И Егорычеву, который нежилым фондом заведует, тоже звонить не надо. Я у него был. Егорычев в больницу срочно лег. Уж какое у него сердце, не знаю, а вот жила тонка и слабовата.
Иванов действительно был у Егорычева. И не один, а с Гариком. После того как Николай поведал сослуживцу о своих планах на будущее, а тот связался со своим тестем, бывшим секретарем райкома, а ныне уважаемым пенсионером и главой землячества, вопрос об ограничении сферы влияния местной подвальной мафии решился сам собой. Причем не пришлось ничего платить, да и не было у Иванова бабок. Обошлись крепким рукопожатием и словесным обещанием.
- Предупреждаю, не надо резких движений. Хочешь звонить, звони. Могу телефон подсказать... И Иванов правильно назвал все семь цифр.
- Только он сегодня на даче. Возьми мобильный. Тоже подсказать? Думаю, Руслан Атабекович будет не в восторге, если ты ему отдых смутишь.
- Говори.
Иванов нисколько не блефовал. Поговорив в землячестве, ответственные люди пришли к выводу, что поддержать новый бизнес будет выгодней, чем ссориться с госчиновниками, тем более что аппетиты у них выросли, а полуподпольная торговля Казбека приносила все меньше и меньше дохода. Пора было осваивать новые виды деятельности. Нет, разговора о том, чтобы вообще прикрыть Казбека, не было, но дело надо было вбивать в легальные рамки, а легально эти отравленные легкой добычей люди работать разучились. Да, честно говоря, не особо и умели.
И Иванов рассказал ему толику из того, что требовалось. О первом взносе. О том, что с него снимают определенные долговые обязательства по отношению к известным людям. О переводе его в другое помещение (здесь будет располагаться подростковый клуб восточных единоборств). О том, что отныне будут вести себя так тихо, что ни одна живая душа не сможет предъявить свои претензии. А главное, начинать потихоньку сворачиваться.
На том Иванов попрощался.
В дверях он столкнулся с Надиром, который удивился его присутствию в кабинете хозяина и совершенно спокойному уходу. Но еще больше удивился Надир, когда стал свидетелем бессильного гнева Казбека, - ресторанные судки полетели на пол.
- Шакал... - шипел хозяин. - Какой шакал!
- Догоню? - предложил Надир загоревшись.
- Не надо... Потом...
Глава 38
Одного понимания недостаточно, думал Николай. Он пришел домой после посещения "головешек" или "обугленных", как называл всех выходцев с предгорий Кавказа, и настроение у него сделалось клокочущее. Непременно хотелось поделиться результатом, хотя бы и предрешенным два дня назад после встречи с главой землячества. Все это куда-то ушло. И Гарик, и работа, и сама встреча. Осталась только его победа, которую, по существу, не с кем было разделить. Даже с Виолеттой. Николай согласился бы и на это.
Но жена отсутствовала.
Странно, раньше его раздражало, когда она была дома, да еще командовала его бытом: куда ставить тапочки, где должен висеть дуршлаг. Программа у нее всегда лежит на второй сверху книжной полке, при этом повсюду предметы ее интимного туалета. То, что раньше его раздражало и казалось системой принуждения, теперь выполнялось чисто механически и не вызывало никакого протеста. Привык. Даже вид незакрытого тюбика зубной пасты перестал вызывать раздражение. Он походя нашел крышку и завинтил.
Понимание просто отделяет твои мысли от эмоций, пришел к выводу Иванов, но вызывает чувство изоляции. Он так долго смотрел на офорт с изображением луга, стога сена, колокольни на взгорке и непременных ворон, писарскими галками разбросанных по заштрихованному небу, что зарябило в глазах.
Он попытался вспомнить раннее детство, чтобы составить собственный психологический портрет и разобраться в ощущениях, но, кроме железных качелей в маленьком парке, куда ходили с ребятами из двора подглядывать за взрослыми женщинами, так ничего вспомнить не смог. Был еще случай на карьере, где они купались и куда приходили солдаты в жаркие летние дни. Однажды солдаты, их было двое, затащили в воду девушку под предлогом научить плавать, но она так яростно отбивалась, что в воде соскользнул лифчик, и она, прикрываясь руками и Рыдая, вышла под взглядами загорающих. Коле стало очень стыдно, и он убежал. Долго сидел в кустах и ощущал себя одним в целом мире.
Нет, решил Иванов, надо научиться отделять одиночество от того состояния, когда ты просто один.
И с Виолеттой не стоит спешить. Что такое Вадик? Первый. И всего-то. Да у него, исполнись планы, таких Вадиков будет тьма. Но зачем ему тьма? Тьма не нужна. Нужен быт. Иванову вдруг стало ясно, что именно отсутствие быта порождает нервозность и неспособность правильно оценить ситуацию. А ведь именно от самооценки и оценки окружения зависят наши пристрастия и желания.
Кто я?
Иванов никак не мог идентифицировать себя. А все это двойная мораль. Мужчины и женщины с незапамятных времен мастурбируют, но запрещают это своим детям. Когда мать говорит дочери, что секс - это изнурительная, но необходимая, почти бытовая обязанность мужней жены, разве не готовится этим очередная жертва самца? Большинство предпочитает жить по собственным выработанным правилам и установкам, считая их единственно правильными, но от других ожидают исполнения более суровых, пуританских законов поведения.
Иванов вышел на кухню и посмотрел на пустырь.
Когда-нибудь, вернее, очень скоро здесь закипит жизнь.
Он собрался и вывел Зверя из дома. Бабком у подъезда поздоровался с ним исключительно приветливо. Николай очень доброжелательно кивнул в ответ, а пенсионерку, у которой одновременно с качком сдохла дворняга, отличил особенно, поинтересовался, хочет ли она иметь другую, элитную собачку. Но та отказалась. Бездомных полно. Сходила в ветеранский госпиталь и уже привела Найдочку. Найдочка на сносях, и скоро в квартире прибавление. Наоборот, теперь может поделиться пометом с любым желающим. Не запишут ли ее в общество?
Иванов дал согласие.
Они со Зверем пошли на пустырь, и собака выступала особенно царственно. Так, словно совсем забыла недавнюю трепку. На самом деле Зверь ничего не забыл. Его большие по человеческим меркам глаза смотрели на мир чуть грустнее и мудрее, словно в человеческих душах собаке открылась ранее неизвестная истина.
Иванова каким-то образом снова потянуло к месту гибели Евсея. Он быстро и безошибочно определил его по осевшей земле и подумал, что осело неестественно быстро. Вечерком надо отправить сюда качка с лопатой, пусть накидает землицы. Не холмик, этого еще не хватало, а так... вровень. И утрамбует.