Иванов вспомнил своих соседей. Как чванились они, выгуливая своих питомцев. Клан. Настоящий клан. В доме двенадцать подъездов. В каждом подъезде по двенадцать этажей. На этаже по шесть квартир. В каждой третьей собака. Подсчитать страшно. Каждое утро и каждый вечер, а кто и ночью, разбившись по породам, а то и просто по размерам, по привязанности собак или интересам хозяев, они важно шествовали позади своих питомцев и мысленно плевали на простых смертных. У них специфические разговоры о вязках и достоинствах пород, о собачьих болезнях и радостях, так, словно на поводках не животные, а полноправные члены общества. Еще немного, и хозяева в своем маразме выйдут на демонстрацию и потребуют для подопечных избирательного права. А корм? О, это лебединая песня. В рыбе много фосфора. Сырое мясо сейчас никуда не годится. Не дай бог дать им трубчатые кости, могут поранить желудок... В стране, едрена корень, разруха, а они о собачьем желудке пекутся. В Корее этих собак в ресторанах под соевым соусом подают. Войны на них нет. Пожрали бы любимцев за милую душу, и вся любовь. А срут?.. Весной там, где высились сугробы, отвратительное месиво из завозного чернозема и собачьего дерьма. И отпускают с поводка без намордников. От станции по пустырю ходить страшно. Когда-то здесь собирались делать парк. Иванов мечтал: вот займутся деревья и кусты, скроют безобразный котлован с началом фундамента недостроенного бассейна и будет здесь маленький парадиз, то есть рай. Ведь когда переехали, на пустыре можно было подосиновики собирать, а теперь пустые бутылки да собачье дерьмо.
Иванов ненавидел собачников. Но с недавнего времени, а именно примерно двадцать четыре часа уже, с тех пор как с ним произошло перерождение, вдруг обнаружил, что злоба куда-то исчезла. Более того, в нем начала бродить и смутно оформляться крамольная мысль. Пока еще не нащупал, но она уже была готова вот-вот вылупиться из скорлупы условностей и устаревших формулировок.
Он порылся в холодильнике и наткнулся на сосиски. Виолетта, конечно, голову оторвет, но у него есть загашник. Спустится в магазинчик, благо лавка находилась прямо на первом этаже дома, купит эти вонючие сосиски и положит на место. А если серьезно, чем этого гиганта кормить, Иванов совершенно не представлял.
Николай вспомнил сослуживца. У того был боксер. Набрать номер - дело нескольких секунд.
- Гарик, слушай и не перебивай. Сделай вид, разговариваешь по работе... Да, это я. Да никакого насморка. Посмотри, там Люська параллельный не взяла?.. Отлично. Я тут пса подобрал. Да. Собаку. Нет, не дворовую. У нее ошейник. Породистая... Твой боксер ей по локоть. Килограммов шестьдесят, может, семьдесят. Щеки висят, окрас коричневый, кожа на шее болтается. То ли обморожен, то ли еще что, короче, у него изнутри на задних ногах воспаление, кожа шелушится. Язвы. И одно яйцо с дыню "колхозницу". Глаза в парше какой-то... Конъюнктивит? Это же у людей... Триппер? Ну ты даешь. Нет, я объявление дам, но, по-моему, он с какой-то дачи деру дал. Понимаешь, я таких по телику видел - охранники. Только этот больше и добрый... Это он ко мне добрый? Может быть. Так что делать-то? Нет, еще не гадил. Я ему мешок подстелил. Все равно выводить? Ладно, ночью выведу, пусть терпит. А куда звонить? А если никто не придет? Ветеринара... Глазные капли? Есть, кажется. Слушай, чего он жрет? Все? "Геркулес", макароны, костный бульон... Да, записал... Что? Люська заинтересовалась? Ну бывай, я еще позвоню к концу рабочего дня...
Иванов положил трубку и задумался. Еще во время разговора мысль, которая раньше только проклевывалась, окончательно оформилась. Он оставит собаку. И никаких объявлений. Виолетка перетерпит. Ничего с ней не случится. Возьмет работу на дом. Никаких денег из семейного бюджета. Пусть заткнется. Зато всем этим ухярям с их шавками покажет, где раки зимуют. Нет. Травить не будет. Сами поймут, кто такой Иванов.
Николай залез в шкаф, где жена хранила лекарства, и начал рыться в ящиках. И ведь не болеет никогда, а снадобий на все случаи жизни. Дорогие и не очень, народные и от самых престижных швейцарских фирм. В другой раз Иванов молча проскрипел бы зубами, но теперь даже обрадовался. Он нашел и капли, и специальную мазь при ожогах. Она покрывает кожу тонким блестящим слоем, застывая корочкой, выполняет функции самой кожи, пропуская внутрь кислород и абсорбируя бактерии. То, что нужно.
С некоторой опаской опустился перед Зверем на колени и начал уговаривать того не кусаться. Гигант все понял. Безропотно дал закапать в глаза капли. Перед тем как капать, Иванов чистой тряпкой выковырнул пленки из углов глаз. Потом принялся за ноги. Гигант отвернулся и смотрел в сторону. Совсем как человек во время операции без наркоза. По крайней мере, именно так представлял себе поведение человека Николай. Он отогнул заднюю ляжку и густо выдавил на внутреннюю поверхность прозрачный послеожоговый гель. Размазывать не рискнул само растечется.
- Ладно, ты поспи, а я одна нога здесь, другая там - в магазин за "геркулесом" и костями. Сторожи, - шутливо добавил Иванов и, прихватив сумку, вышел из дома.
Он спустился на первый этаж и вышел из подъезда. Утренняя хмурь разошлась, и в небе сияло солнце. В лужах купались воробьи, и у Иванова стало по-настоящему хорошо на душе. Голубые вставки на фасаде дома-корабля приятно гармонировали с небом и настроением новоиспеченного собачника. Он направил стопы к третьему подъезду, где в обычной квартире первого этажа располагался небольшой продовольственный магазинчик. Уж что-что, а "геркулес" там должен быть. За костями придется идти квартал, но он осилит.
Николай подошел к третьему подъезду. За перила был привязан ротвейлер. Он покосился на Иванова и равнодушно зевнул. В другой раз Иванов только обрадовался бы сему факту. В другой, не в этот. Смотреть на меня не хочешь, собака, я для тебя никто. Пустое место. Но ничего, ничего. Пожалеешь еще, мелькнуло в голове Николая, и он бочком поднялся по лестнице.
Как и следовало ожидать, в магазине находился хозяин ротвейлера. Валера о чем-то задушевно беседовал с продавщицей. Николай постарался сделаться незаметным и разглядывал витрину, не вмешиваясь в разговор, хотя вполне мог попросить пару пачек "геркулеса" и макарон. Взвешивать не надо. В конце концов, он покупатель, а не праздный трепач. Но не сделал этого. Просто стоял и разглядывал витрину. Разок Валерий обернулся, и Иванов успокоил его, мол, выбираю.
Валерий закончил разговор и пошел к выходу, равнодушно, как и его ротвейлер, скользнув взглядом по невыразительной фигуре Иванова.
Скотина, подумал про себя Николай. Он посмотрел на продавщицу. Маша, кажется, и попросил "геркулес", макароны и кило сосисок. Заметил, что под очками та скрывает фиолетовый кровоподтек.
- Бодягу надо приложить. Хорошо помогает, - посоветовал он.
- Что? - не поняла та.
- Я говорю, бодягу на глаз...
- Берите... Что еще?
- Ничего, - удивился ее тону Иванов, чего она как с цепи сорвалась, я же как лучше хотел...
Невдомек было Иванову, что Маша все утро переживала за свой фонарь под глазом, надеялась, что хорошо замаскировала. Час перед зеркалом, а все равно как напоказ. Культурный человек хоть вид сделал бы, что незаметно, а эти лезут. Валера ладно, свой. А этот-то поскребыш куда?
Николай, оскорбленный в лучших чувствах, побрел в большой магазин за костями. Встал в отдельную очередь среди пенсионеров. Здесь у него тоже вышел казус. Он думал взять без очереди. Кому они нужны-то? Но оказалось, что за костями отдельная очередь. Пенсионеры. Подозрительно пахнущие щетинистые люди. И он среди них. Иванов стоял с таким видом, будто берет по меньшей мере три килограмма антрекотов. Ему почему-то стало стыдно.