Я перевела взгляд на говорившего. Надо же, не заметила, что парень пришел не один! Все-таки не такой глупец! Его спутник сидел с другой стороны, я встала между ними и обернулась, уже зная, что конкретно он имеет в виду.
Мужчина был намного старше и годился парню в отцы, если не в деды. На вид лет шестьдесят, но крепок и силен. Коротко остриженные волосы (чтобы шлем надевать удобнее) были так обильно тронуты сединой, что хотелось отряхнуть этот снег. Иссеченное морщинами обветренное лицо. Небольшая бородка наполовину скрывала шрам на щеке. С кафтана совсем недавно спороли герб — княжеский, если верить его форме. Старый вояка, наверное, тоже ветеран. И — рыцарь, а не простой гайдук, состарившийся на службе.
Как дура, уставилась на него, а мужчина спокойно смерил меня пристальным холодным взглядом с ног до головы. Взгляд профессионала, ничего не скажешь! Точно так же смотрел вербовщик на призывном пункте. Вот только этот человек надолго задержал взгляд на моих ногах. Точнее, на…
— Вот это!
Мне показалось, или в таверне сделалось так тихо, что стал слышен шорох мелкого дождя за окном. Я уже знала, куда он смотрит. Знала потому, что они все смотрели только туда. За два года уже привыкла к косым взглядам соседей, но с чужим человеком всякий раз переживала боль и стыд заново. Почему не умерла? Почему решила жить дальше вот с этим?
— Протез…
Никто не знает, каких усилий мне стоило научиться выговаривать это слово.
— Не хочу! Не буду жить…
— Ты что говоришь?
— А что? Посмотри на меня! Урод! Обрубок! Калека… Задушусь!
— И думать не смей! Я запрещаю, слышишь?
— А ты мне не указ! Ты вообще кто такая? Лекарка? Вот и иди, лечи! А я…
— А я тебя не для того выхаживала, чтобы ты у меня в сарае удавилась…
— Не хочешь в сарае — уйду в рощу.
— Вот дура упрямая! Никуда не пущу!
— Пустишь!
— К кровати привяжу! Дверь запру!
— Да пошла ты…
— Не смей материться! Богиня-Мать накажет.
— Да и!.. Хуже, чем есть, уже не будет! Убьет разве что… Так почему Она не сделала этого раньше?
— Потому, что Она тебя любит!
— Никого Она не любит, кроме Себя! Вот…
— Это ты от досады. Это ты не всерьез! Богиня-Мать, она не нарочно, прости дурочку упрямую!
— Пошла в…
— И это тоже не всерьез! Дайна, ну почему ты стараешься казаться хуже, чем есть?
— Потому, что я не буду жить!
Наемники, бывшие солдаты, старательно делали вид, что меня тут нет. Стыдились. Отводили глаза. Уже начали тихую беседу о чем-то своем. Их можно понять — как и всех остальных. Мужчина с одной рукой или ногой — все равно мужчина. Чей-то долгожданный муж, чудом вернувшийся с того света жених, сын или брат. А женщина с палкой вместо правой ноги — это… Я научилась переносить презрительно-жалостливые взгляды соседок — мол, бедненькая, вот как ее угораздило! Научилась не замечать их презрения — кому ты такая нужна? Но с каждым новым человеком это приходилось переживать заново. Вот как сейчас. Уши запылали, но я стиснула зубы. Я должна быть сильной. Мне надо где-то достать денег, расплатиться с Яницей за кров и заботу — и вернуться домой. К отцу, маме, младшим сестрам. Домой. И постараться наконец забыть войну.
— Меч хороший…
Негромкий голос отвлек от невеселых мыслей. Парень, оказывается, все это время рассматривал мое оружие, так и лежавшее на столе.
— Не вздумайте брать! — категорически отрезал седой.
— Почему? Он красивый… И старый! Ему лет сто, если не меньше?
— Сто двадцать, — вспомнила я семейную легенду. — Сто двадцать лет назад мой прадед впервые взял его в руки.
— Тогда он стоит больше двадцати злотых! Все пятьдесят!
— Нет!
— Но почему? Вам жалко денег? — Парень уставился на своего спутника.
— Мне жалко вас. Вы посмотрите на нее. Этот меч не принес своей… бывшей владелице счастья. А теперь она хочет продать его вам. Вам нужна чужая неудача?
Зря он так. Я не виновата… Но не спорить же! Был бы сопляком, который в бой ни разу не ходил, тогда его не грех и «срезать». Но ведь по седоголовому видно, что старый вояка. И как на парня смотрит! Прямо по-отечески!
В общем, забрала я свой меч и ушла. Совсем. Обитый железом конец костыля постукивал по полу. Но на улице моросящий дождь скрыл шум моих шагов. Только дверь и хлопнула.
Идти никуда не хотелось. Нет, возвращаться в таверну — себя не уважать. Не дело это — только что вышла с гордо поднятой головой и тут же ползти назад, как побитой собаке? Испугалась весеннего мелкого дождика? Да в такую пору небо то и дело плачет, что ж теперь вообще носа никуда высунуть нельзя будет? И гордость в карман не спрячешь. Ушла — так ушла. Свои же перестанут уважать, если вернусь.