— Ты не слишком расслабился? — Максаков сделал ладонью жест разгоняющий воздух.
Тот пожал плечами.
— А чего делать? Машина стоит. Видно, до понедельника. В гараже холодно. А наверху чего мужикам мешать?
— А Паша к завгару подходил?
— Не, он на какое-то совещание ушел три часа назад, и ни слуху ни духу. Я про Пашу.
«Понятно, — подумал Максаков. — Очередные многочасовые бредни руководства, посвященные какой-нибудь очередной проверке».
— Пошли.
Внутри гаража было темно. Стандартно пахло бензином, железом и резиной. Из каптерки в дальнем углу просачивалась тоненькая полоска света. Максаков удовлетворенно оглядел несколько нулевых аккумуляторов на стеллаже и открыл дверь. Завгар Николай Дмитрич Старостин, он же Коляныч, закусывал колбаской в обществе двух командирских водил. От визита он явно в восторг не пришел.
— Здорово. Случилось чего?
— Случилось. — Максаков без приглашения взял ломтик салями и положил на хлеб. — Кругом разгул преступности, а мы ничего поделать не можем. Аккумулятор сел. Только на тебя, Дмитрич, надежда.
— Нет аккумуляторов. — Коляныч все-таки подумал несколько секунд. — В следующем месяце подходи.
— А до следующего месяца опера на лыжах бегать будут? — Максаков прожевал бутерброд и вытер губы тыльной стороной ладони. — Дай. У тебя вон новые стоят.
— Это на Чечню. — Коляныч разозлился. — Глазастый больно! Меньше надо блядей катать и за водкой ездить. Вон вчера днем он, — кивок на Владимирова, — какую-то шлюху по Суворовскому вез и…
Максаков подался вперед. Нарастало бешенство. Он знал это чувство, когда глаза заволакивает пеленой и сводит скулы. Голос у него начал вибрировать. В нос шибанул водочно-чесночный дух.
— Не шлюху, а жену моего сотрудника. В больницу. К тому же тебя, Дмитрич, это абсолютно не касается. Я не только глазастый, но и ушастый, а поэтому знаю, на каких машинах стоят «чеченские» аккумуляторы. Тебе назвать марки, номера, владельцев? Поэтому заткнись!
Максакова понесло. Размазков, рубоповцы… Коляныч выбрал неудачный момент.
— Я беру один аккумулятор! Ясно?! Будешь еще п…ть — башку проломлю! Сука чмошная!
Руки дрожали. Ему было никак не снять тяжелый аккумулятор с полки.
— Алексеич! Алексеич! Погоди! Я сам!
Наконец он услышал Владимирова и посторонился.
— Я шефу доложу, — буркнул из каптерки Коляныч.
— Не связывайся ты с ними. Опера — они же шизики. Их всех в психушку… — посоветовал один из водил.
«А ведь он прав», — подумал Максаков и вышел на морозный шершавый воздух. Почему-то хотелось звезд, но иссиня-черное небо было плотно задрапировано слоем облаков.
— Сколько времени? — спросил он у Владимирова, взгромоздившего трофей на капот УАЗа.
— Четверть пятого. А я боялся, Алексеич, что ты его убьешь.
— Я тоже. Черт, пятый час, а кажется, уже ночь. Приготовь машину.
— Может, в понедельник? Время-то…
— Хоть ты не заводи.
— Понял.
На затоптанной за день лестнице всюду валялись окурки. У окна между первым и вторым этажом Размазков о чем-то шептался с адвокатом, еще вчерашним коллегой по кабинету. Увидев Максакова, ехидно улыбнулся и встал по стойке «смирно».
— Вольно!
Максаков прошел мимо, подумав, что наверняка еще кто-нибудь сегодня недорого купил себе подписку о невыезде и возможность снова грабить, воровать, избивать… Запах курева превратился в плотный смог. Он поднялся в коридор отдела и вдруг почувствовал, что ноги не идут от усталости. Иваныч отсутствовал, видно, все еще страдал на совещании. У Игоря было приоткрыто. Максаков просунул голову.
— Это я. Заходи чай пить.
Игорь оторвался от раскрытого дела.
— Иду. Я кофеем в розыскном разжился.
— Отлично! Живем!
В темном кабинете вовсю трезвонил телефон. Максаков щелкнул выключателем, воткнул штепсель чайника в розетку и снял трубку.
— Да?
— Мишка, привет! — Приятный женский голос мелодично звенел серебряными колокольчиками. — Это Ира Радимова! Помнишь такую? Как жизнь? Как дела? Как работа?
С Иркой Радимовой они учились на одном курсе. Хищная, красивая девица, хорошо знающая, чего хочет, и умеющая добиваться своей цели. Последний раз он видел ее года четыре назад на встрече однокурсников, так что причина внезапного звонка не вызывала сомнений.
— Привет, Ириша, — он бросил шляпу на стол и, не раздеваясь, упал в кресло, — все нормально. Я сегодня дежурю. Давай к делу. Что стряслось?
Она помедлила только секунду.
— Миш, мне очень надо с тобой посоветоваться. Я подъеду, куда скажешь.
Максаков вздохнул. На сто пятьдесят однокурсников, тридцать одноклассников и многочисленных знакомых родственников и родственников знакомых он был единственным ментом. Со всеми вытекающими последствиями.
— Как тебе срочно? У меня дел…
— Мишенька! — по-лисьи заскулила она. — Мне сегодня, надо. Только минуточку. Когда скажешь.
Вошел Гималаев с бумажным кулечком и кружкой. Максаков жестом показал на чайник. Давай, мол, наливай.
— Подъезжай прямо сейчас. Пиши адрес.
Едва он повесил трубку, телефон снова заверещал.
— Алексеич, это я! — Андронов говорил на фоне других голосов. — Я в во семьдесят седьмом. У нас тут проблема…
Зазвонил прямой.
— Подожди, Стае! — Максаков сунул трубку Гималаеву. — Это Андронов. Узнай, чего там у него.
Он поднял дежурный.
— Отзвонись шефу. — Лютиков, похоже, зевнул. — Он ждет.
— Ладно. Как Лариса?
— Пришла в себя. Дал машину. Отправил.
Кофе остывал. Игорь озабоченно хмыкал в трубку. Григоренко не отвечал долго.
— Слушаю. — Похоже, он жевал.
— Максаков, Петр Васильевич.
— А-а. Ты это… — голос начальника был нетверд, — ты «трассу» проверил?
— Конечно.
Искусство нагло парить руководство за десять лет постигалось в совершенстве.
— Кто с главка проверял?
— Подполковник Иванов и майор Петров. Без замечаний.
— Молодец, я же вот знаю, что говорю. Держи меня в курсе.
— Обязательно.
Гималаев постукивал неповешенной трубкой о ладонь.
— Там вот какая проблема. Ковяткина пришла в себя и призналась, но следак боится до уличной ее задерживать — вдруг в отказ пойдет и у него получится незаконное задержание. А наши боятся ее отпускать — вдруг за ночь передумает.
— Так пусть сейчас проводит уличную. Кстати, а платье ее из унитаза? Что, на нем следов нет?
— Он не может сегодня. У него в ИВС патрульные сидят из сто семьдесят девятого, за превышение. Ему надо им обвинение предъявлять. Только завтра. А платье будет доказательством, только когда экспертиза скажет, что на нем кровь убиенной. Через месяц, в общем.
Максаков выругался.
— Дай трубку. Стае! Пусть в дежурке восемьдесят седьмого до утра держат. Только по рапорту с визой начальника МОБ? Пиши рапорт и вези сюда. Я сейчас тебе Владимирова пришлю.
Он хлопнул трубкой об аппарат, который тут же снова зазвонил.
— С каждым днем все больше посещает мысль, что все это никому не нужно, кроме нас.
— Ты только недавно догадался? — Гималаев усмехнулся.
Телефон продолжал надрываться.
— Да?!! Нет, мамуля, все нормально. Да, я все помню. Хорошо, в десять буду. Нет, мамочка, отвезти туда я никак не смогу. Дежурство сложное. Да, не волнуйся.
Тишина непривычно ударила по ушам. Максаков встал, скинул пальто на диван и, выйдя в коридор, поймал Толю Исакова.
— Найди Владимирова, пусть заберет Андронова из восемьдесят седьмого. Побыстрее.
Кофе совсем остыл.
— Добавь чуть-чуть и долей кипятка. — Гималаев щелкнул пальцем по толстой фаянсовой кружке.
Максаков махнул рукой.
— Устал?
— Да.
Он достал сигарету.
— Безумно устал. А знаешь отчего? От борьбы со своими. Чем я занимался целый день? С утра слушал бред руководства, потом пытался заставить работать оперов стопятки и ублюдка Размазкова, причем по черному, ограбленному СОБРом. Нормально? Затем убеждал работать Людку Хрусталеву, хотя ее-то я понимаю. Далее — гонял РУБОП с рынка, силой отнимал в гараже аккумулятор для служебной тачки, придумывал, что делать с убийцей, которую боится сажать прокуратура. Плодотворный день. Кстати, он еще не кончился.