Но я отклонился от темы. Литература манит меня, и, чтобы ею заниматься, следует привести мысли в порядок. В целом, несмотря на горестное начало, мою жизнь можно считать удавшейся. Святой покровитель собак – а это святой Бернар, если кто-то не знает, – был добр ко мне. Тем не менее у меня имеется нешуточный жизненный опыт и ряд вполне сложившихся убеждений. Я не исключаю, что некоторых особо чувствительных читателей могут смутить мои суждения о младенцах, котах, гигиене, пуделях и ветеринарах, упрямо продолжающих измерять температуру давно устаревшим способом. Я не стану извиняться за свою откровенность. Ведь книги – во всяком случае такие, как моя, – пишутся не для того, чтобы утаивать правду.
Невзгоды
На день моего рождения явилось чересчур много гостей, и, заметьте, никого из них я не приглашал. Сначала я их даже не видел – глаза открылись только через несколько дней, – но зато чувствовал, и даже очень. Представьте себе, что вы завтракаете вместе с очень голодной футбольной командой и у вас на всех только один бутерброд, и тогда вы поймете, через что мне пришлось пройти. Свалка, куча-мала, каждый сам за себя, куда ни сунешься – везде локти, и к черту хорошие манеры! В те дни я был юн, наивен и не подозревал, к каким серьезным и даже трагическим последствиям скоро приведут эти регулярные потасовки из-за места у материнского бока.
Нас было тринадцать, а кранов с молоком – всего шесть. В тот год жизнь приготовила для нашей бедной матери два сюрприза: сначала ее за амбаром застал врасплох наш отец, а потом появление на свет потомства, чья численность в два раза превышала количество мест в ее столовой. А это означало, что работать ей придется в две смены. Бедняжка горько жаловалась на постоянное недосыпание, трещины сосков и послеродовую депрессию. Оглядываясь назад, я понимаю, что в этом не было ничего удивительного.
В наши дни модно сокрушаться о горькой участи единственного ребенка. Люди, как это им свойственно, с серьезным видом несут всякую чушь про одиночество, нехватку родственных связей, излишнюю опеку со стороны родителей, скучные и сиротливые трапезы и тому подобное. А по мне, такая жизнь похожа на рай. Истинный рай. И уж во всяком случае страдать от одиночества куда приятнее, чем вступать в схватку с дюжиной вечно голодных соперников каждый раз, когда у тебя появляется настроение перекусить. Такой режим питания выматывает и неблагоприятно сказывается на пищеварении. Большие семьи хороши только для кроликов. Уверен, что Пруст со мной согласился бы.
Наверное, примерно так же рассуждала и моя бедная усталая мать, потому что, едва мы раскрыли глаза и еще неуверенно встали на четыре лапы, она исчезла. Просто испарилась. Я хорошо запомнил это событие. Посреди глухой ночи, еще во сне я перевернулся на другой бок, решив, что пора подкрепиться, а через минуту, проснувшись, обнаружил у себя во рту ухо одного из моих братьев. Должен сказать, его это поразило не меньше, чем меня, и потом еще долго он поглядывал на меня косо. Интересно было бы услышать, что посоветуют в такой ситуации ревнители множественных родственных связей. Скорее всего, они прописали бы нам групповую терапию, пару уроков по технике самоанализа и инъекцию антибиотиков для пострадавшей стороны.
Как вы понимаете, в ту ночь мы больше не спали, а к утру у всех уже громко урчали животы; самые слабые начали хныкать. Будучи оптимистом, я до последней минуты верил, что наша дорогая мама просто соскучилась по взрослой компании и решила прогуляться за сарай, а к завтраку непременно вернется со смущенной улыбкой на лице. Однако ничего подобного не случилось. Время шло, урчание и вой становились все громче, и даже я начал подозревать худшее. Осиротевший, окруженный стаей беспомощных дурачков, я все еще чувствовал во рту вкус братского уха и уже не надеялся, что в ближайшее время туда попадет что-нибудь более питательное. Так состоялось мое первое знакомство с темными сторонами жизни.
Ума не приложу, как нам удалось выжить в последовавшие за этим несколько недель. Властитель здешних мест и его супруга изредка выделяли нам миску жидкого молока и жалкие куски, уже побывавшие в употреблении (до сего дня я не могу без отвращения смотреть на холодную лапшу), но этого было явно недостаточно. Однако судя по тому шуму, что они поднимали вокруг этих несчастных объедков, можно было подумать, что нас кормят парной вырезкой. Каждый день они ругались перед дверью, ведущей в наш сарай, – он в сапогах, она в войлочных шлепанцах. Я не все понимал в этих препирательствах, но то, что я слышал, мне совсем не нравилось. Столько ртов невозможно прокормить, деньги на ветер, так дальше нельзя, надо что-то делать, это все твоя вина, как тебя угораздило выпустить ее из дома в полнолуние – в жизни не слышал столько ругани по поводу трех обглоданных куриных косточек и половины черствого багета. Но выбирать нам не приходилось, и мы довольствовались тем, что получали.