Питер Мейл
Собачья жизнь
Посвящается Жан-Клоду Ажено, Доминик Руазар и Джонатану Турецки — трем истинным принцам среди ветеринаров
От автора
В этой книге — всё правда за исключением нескольких страниц. На них я по примеру современных политиков, пишущих мемуары, немного подправил правду там, где она мне не нравилась.
Судьба, слава, Пруст и я
Жизнь, как известно, подчас бывает несправедлива, и это не так уж плохо. Если бы все в ней шло по плану, сидеть бы мне сейчас на цепи у фермерского дома в какой-нибудь глуши, питаться скудными объедками да лаять на ветер. Но, к счастью, у судьбы есть свои любимчики — те, кому с самого рождения предназначено, невзирая на скромное происхождение и жестокую конкуренцию, подняться к вершинам успеха и славы. Примером таких избранников фортуны может служить знаменитая Лесси или та нелепая собачонка, что, неестественно выкрутив шею, всю жизнь слушает старомодный граммофон. Ей, конечно, не позавидуешь, но, с другой стороны, для терьера даже такая карьера — невиданная удача. Чего еще могут ждать от жизни эти вздорные, брехливые коротышки с весьма ограниченным кругозором?
На этих страницах я намерен рассказать читателям о своем жизненном пути — от самого рождения и до нынешнего высокого положения: о времени тяжелой борьбы за существование, о месяцах, проведенных наедине с дикой природой, о долгих скитаниях в поисках дома, об интересных встречах, о судьбоносных решениях и поворотных моментах. Однако в этой главе мне хотелось бы остановиться на двух более значимых вещах: на моем внезапном восхождении к вершинам славы и на решении сделать свои взгляды достоянием общественности.
Все началось, как это часто бывает, с простой случайности. Как-то к нам в надежде на бесплатную выпивку забрел фотограф, притворявшийся, что хочет поснимать лавандовую лужайку. Я не обратил на него особого внимания и, бегло понюхав, удалился. Как ни странно, фотографу хватило силы воли на пару минут выпустить из рук бокал и сделать несколько портретов. Как сейчас помню, я стоял против солнца — contre-jour, как говорят у нас во Франции, — и потому на фотографии получился мой силуэт. Замешкавшись, чтобы оросить герань, я услышал, как гость бормочет что-то о «благородном дикаре».
Тогда я нисколько не задумался об этом мелком происшествии. Просто кто-то более фотогеничен, а кто-то менее. А через несколько недель моя фотография появилась в журнале. Эффектное освещение, усы топорщатся, хвост гордо задран кверху — живое воплощение бесстрашного сторожевого пса. А еще говорят, что камера никогда не врет. Знали бы они…
После этого все и началось. Меня стали домогаться и другие журналы — по крайней мере, те из них, которые понимают, что такое настоящая звезда. К нам повадились газетчики, съемочные группы с телевидения, поклонники, ближние и дальние, и не слишком щепетильные люди, торгующие просроченной собачьей едой, и я для каждого старался найти минутку. А потом стали приходить письма.
Не знаю, случалось ли вам когда-нибудь получать письмо от незнакомца с просьбой рассказать о своих самых интимных привычках. Ко мне они поступали сотнями, и среди них попадались довольно дерзкие. Одно содержало даже предложение безопасного секса с ротвейлершей (не слишком соблазнительная перспектива, памятуя о ее челюстях). Как бы то ни было, скоро мне стало ясно, что мир от меня чего-то ждет: возможно, изложения основ моего мировоззрения или практического руководства для тех, кто хочет добиться успеха. Я задумался.
В последние годы у меня появилась слабость к Марселю Прусту. Правда, я нахожу, что иногда он бывает излишне многословен и чересчур увлекается подробностями, но все-таки надо признать, у нас с ним немало общего. Во-первых, мы оба французы. Оба склонны к рефлексии. Оба страстно любим печенье: он — «Мадлен», а я — обогащенные кальцием хрустящие галеты в форме косточки. И коли уж он, рассуждал я, нашел нужным поделиться с миром своими суждениями о жизни, любви, своей матери, кондитерских изделиях и поисках счастья, то почему бы и мне не сделать того же? Вот только матери я почти не помню, ибо она покинула меня и двенадцать моих сестер и братьев вскоре после нашего рождения. Учитывая численность потомства, я не могу винить ее за этот поступок, хотя моя вера в материнский инстинкт была тогда сильно подорвана. То были тяжелые, голодные и холодные дни, как вы сами скоро убедитесь.