Она терпеливо учила меня использовать свой нюх максимально эффективно. Без ругани и раздражения. Я старался и ошибался, путался, как тупой щенок. Она никогда не ругала и была терпелива.
– Если меня не станет вдруг, ты должен знать это, – говорила она, когда мы понемногу отдыхали в тени в полдень.
– Куда ты денешься? Вот увидишь, мы спасем мою хозяйку и будем жить в моем доме. Я непременно подрасту, дождусь твоей течки и…
Мы смеялись и грустили. Мы стали стаей, проживая на двоих одну тяжелую жизнь. Я верил в свои слова. Но в последний день она повторила все, чему учила, самое важное, и опять напомнила это: «Меня не станет…». И у меня снова замерло в груди. Я мечтал для нее. А не стало ее нелепо…
Она, такая искушенная в жизни около дороги, попалась, скорее всего, случайно, от усталости и бессилия. Канат становился тоньше и тоньше даже для ее нюха. Мы торопились, продолжали бег даже в жару, вывалив языки. От утомления перестали обмениваться мыслями, в голове набатом гудела усталость.
Железное нутро огромной фуры гудело и скрипело издалека, шум нарастал, как будто близилось неминуемое. Мимо нас часто громыхали такие, никто бы не обратил внимания, только мне запомнилось почему-то странное поскрипывание, как взвизгивание.
Белку втянуло под задние колеса прицепа длинномера мгновенно, она не успела издать ни единого звука. Два огромных колеса прокатились, чуть подпрыгнув, по ее хрупкому собачьему телу. Я надрывно завыл, застыв над ее растерзанной плотью. Машины, взвизгивая тормозами, сигналили. Я выл безостановочно, пока во мне что-то не надорвалось, захрипело, и я стих, волоча обессиленное тело в придорожные кусты. Она прожила собачью жизнь, теперь будет самой красивой и счастливой девушкой на свете…
Я остался совершенно один, ожесточенно грызя сухую ветку. Собаки не плачут, они болеют душой, я это точно знаю. Это когда все внутри тебя разрывается, кажется, что хрустят ткани, заполняя мозг болью так, что хочется выть до хрипоты. Это называется проклятой собачьей тоской. Когда вы слышите собачий вой, помните это.
Пена
На одном из рынков мне порвали ухо. Не критично, однако, кровь у меня текла сильно. Когда я тащил с прилавка кусок свиной головы, то проявил небрежность: я забыл слова Белки о том, что у каждой территории есть владельцы. Мне напомнили об этом за углом, где были только вдребезги пьяные люди. Драка вышла отменная. Клочья шерсти, моей и противников, летали в воздухе, как хлопья снега. Я отчаянно пытался не упасть. Спасибо тебе, Белка, за учебу! Я жив тобой.
Я спешно отступал уже без добычи, отчаянно урча пустым желудком, оставляя за собой капельки крови. Моя пожива осталась на откуп за мою шкуру. Захудалый городок научил меня четко распознавать запах вожака местной стаи и определять его размеры по отпечаткам когтей в почве. Такие отпечатки пес оставляет умышленно, пометив территорию и предупреждая о своей мощи.
Мой нюх упорно не хотел меня слушаться. Так, как у Белки, у меня не выходило. Кажется, я видел все, что она говорила, но терялся и путался. Теперь я избрал другую тактику. Я бежал по направлению движения машин, которые явно ехали к морю. Чтобы не ошибиться, я выслеживал сразу несколько таких. У них были прицепы с водными мотоциклами, лодками, нелепые надувные игрушки в салоне и прочие мелочи, которые подтверждали эту версию. Я провожал их взглядом и бежал в том же направлении. Вид мой стал потрепанным и неприглядным: шерсть с впившимися в нее колючками, грязная, свалявшаяся; сам я исхудал и теперь мало походил на породистого элитного щенка-подростка. Сегодня мне невыносимо больно наступать на лапы. На них появились язвы, я стер кожу, но все-таки был вознагражден.
Я услышал вдалеке этот неповторимый запах гниющих водорослей. Море было рядом. Поток машин увеличивался; я уже не определял направление, а просто бежал за их большинством, хромая на все четыре лапы.
Под утро я услышал его шум вдали. В предрассветной тишине этот мерный прибой запустил мое сердце в галоп. Я даже ноющие лапы перестал вылизывать. Поднялся и устало затрусил в направлении шума. Тут и появилась эта трепетная ниточка. Я не ошибся: моя хозяйка была здесь. Я захлебывался от счастья и волновался, как бы не опоздать на тот пляж, что мне снился. К обеду.