– Не ос-тав-ляй ме-ня! У-у-у-у! Не ос-тав-ляй!
На самом деле это был лай – звонкий, пронзительный, с воем. Я оказался бессилен что-либо сделать. Когда машина скрылась за поворотом, я понял, что она оставила меня. Ничего не могло быть обиднее этого. Я взвыл, выплескивая жалость к самому себе, укоряя себя за все грехи, что успел сотворить в своей недолгой собачьей жизни. Она не вернется. Короткая мысль пронзила меня льдом до самого кончика хвоста. Я не слышал, что говорила мне ее мать. Я смотрел туда, где скрылся ненавистный джип. А вдруг она вернется? Растерянно подбежит, обнимет, как бывало, за шею и скажет, что это вышло случайно, просто меня забыли…
Но никто не вернулся. Я уныло лежал на кинутом мне у порога коврике и перебирал в голове все варианты. Один был сокрушительней другого. Теперь моими новыми хозяевами были ее родители. Я учуял ее запах в прихожей. Пробрался туда. На обувной полочке нашел тапочки, которые пахли ею, стащил один и, крадучись, ушел с ним в зубах на газон. Теперь она была со мной. Уснул я, уютно уложив морду на тапок.
Мне часто снились реалистичные сны. То рыжая дворняга обучала меня премудростям дворовой жизни, то снилась моя мать-сука. Сны были обрывочными. Большая черная собака, чинно бредущая по тротуару на поводке с крупным полноватым мужчиной. На ней болтался намордник, и она была горда этим шествием. Она помахивала пушистым хвостом в такт их шагам. Снилась швабра, ломающая мою кость, и тогда я поскуливал от боли.
Потом приснилась она, моя хозяйка. Берег моря, под лапами обжигающий желтый песок. Она счастливая, улыбается. За руку ее держит мой враг. Вокруг такие же избалованные солнцем люди, лежат, едят, утирают морскую воду полотенцами. Идиллическая картина и неясное тревожное чувство неминуемой беды. Оно защемило в тиски мое сердце. Я вскинул морду, внюхиваясь в воздух: никакого запаха водорослей. Обошел двор. Опять улегся, прихватив зубами тапок, но предчувствие не покидало меня…
Я ещё немного погонялся за ночными мотыльками. Клацание зубами и пряжкой помогли: я устал и опять вернулся к тапку. Заснул я быстро. Как ни странно, мой сон продолжился.
Хозяйка вошла в воду и, пройдя немного глубже, поплыла. Я завидовал ей всем своим существом, потому что мне часто снилось много воды. Она плыла мастерски быстро, видимо, она тоже любит это занятие. Отплыв подальше, она расслабленно перевернулась на спину и прикрыла глаза. Я наслаждался ее удовольствием, наблюдая за всем как будто бы со стороны. Звук двигателя нарушил идиллический шум прибоя и выкрики пляжников. Я увидел, как на хозяйку движется катер, задрав нос и вспенивая за собой воду. Я отчаянно залаял и проснулся от собственного голоса… Сердце сжалось. Я заметался с тапком в зубах по газону, словно не мог найти себе места. Это будет! Это непременно случится!
Я поспешно прикопал тапок в кустах, закидав на него носом землю, разогнался и перемахнул через высокий забор. Мой путь лежит к морю. Я найду ее и уберегу от беды.
Моя Белка
Я бежал огромными прыжками за поворот - этот путь я знал отлично. Казалось, что ее запах, едва уловимый, сплетенный в узор с другими - яркими, приятными и отвратительными - сопровождал меня, тянул на невидимом поводке вперед. И я несся остаток ночи у него на поводу, огромными, торопливыми прыжками, вывалив язык. Роса немного уняла жажду, но скоро я окончательно устал и захотел пить. Мой взгляд шарил вокруг в поисках запретной для питья лужи - источника воды. Мысленно я уже жадно черпал из нее языком вкусную прохладную воду. Влага смачивала мои внутренности, наполняла собой мою ссохшуюся собачью утробу.
С рассветом все усложнилось. Сплетение запахов стало похожим на клубок, перепутанный до невозможности, затянувшийся узлами. В воздухе появлялись новые запахи: завтрак, выхлопные газы, оглушительные запахи прокисшей помойки, запахи проснувшихся людей…
Я вырвался за город, когда солнце пекло мою спину вовсю, но я продолжал бег, боялся опоздать. Лапы мои отмеряли расстояние по обочине шоссе. Гравий, битое стекло, ссохшаяся, как мое нутро, грязь с колеями от колес автомобилей. Трава уже начала выгорать, и краешком глаза я видел рыжеющую траву, а другим - поток машин. Они обдавали меня волнами жаркого воздуха, сметали тоненькую нитку ее запаха, я опять настойчиво искал ее и бежал, бежал…
Воду я отыскал у одного придорожного кафе, там был декоративный фонтанчик. Я вломился туда полностью, сшиб фарфоровую статуэтку вечно писающего мальчика, разбив ее вдребезги, хлебал, упивался прохладой, остужающей мои пекущие огнем подушечки лап. На меня орали, потом огрели веником, обозвали, но напиться я успел. Выпрыгнул из источника под крики и свист посетителей и побежал дальше, оставляя за собой мокрые следы лап. Ниточка ослабевала, дрожала в воздухе тонкой паутинкой. Она может исчезнуть, и я потеряю ее. И тогда – задравшийся нос катера, взбивающий розовую пену винт…