Очень странно, но, сдается мне, я весьма угодила бы своей дорогой хозяюшке, если б сожрала волосатую девицу, у которой живет теперь мой дорогой хозяин. Не стану отрицать, и мне это доставило бы немалое удовольствие, если бы пожирание людей было в собачьей натуре. Мой хозяин тоже наверняка будет рад, если я разорву на части нашего гостя, от которого так мерзко несет какой-то помадой. Вцеплюсь в горло — и все, порядок. Но разве воспитанная догиня — тигр или варан, чтобы пожирать живых людей? Я предпочитаю требуху и вкусную вареную пайщику, мне намного милее сарделька, чем тот дядька, что похаживает к моей хозяйке. Наш брат (или сестра) собака не может поступать опрометчиво и забывать, что (он) она — всего лишь собака и многие человеческие недостатки ей чужды. Нет, я не трону ни ту, ни другого. Наоборот, я буду с ними любезна, но тверда! И стану слюнявить штаны пижону, как только представится возможность. Он меня не прогонит, побоится. Стоит мне даже тихонько зарычать, как он уже помирает со страху! Но было бы неплохо сжевать перчатки, которые он оставляет в шляпе на столике в передней. Что же касается моего хозяина, с ним все ясно: тут необходимы самые бурные проявления любви! Мы же непременно опять встретим его в парке, и я проделаю все, что умею: повалю его на землю, чтобы сбежалось как можно больше народу, хозяин на меня сердиться не станет, ведь раньше он никогда не сердился — а как мы замечательно возились! — и даже гордился, что не трусит, когда я щерю клыки и хватаю его за руку, ведь я сжимаю зубы не более, чем если б держала в пасти перышко. Так поступают все сильные собаки.
Прошло много времени, но бракоразводный процесс еще не завершился. Догиня Лиза уже знала, где живет ее дорогой хозяин, и частенько навещала его. По этой причине блондинка впадала в отчаяние. У мужчины же, который навещал хозяйку, Лиза изжевала не только замшевые перчатки, но и велюровую шляпу. Это был предел того, что он мог вынести.
Однажды вечером в садик у карлинской многоэтажки явился Лизин хозяин под предлогом, будто ему нужно взять кое-какие вещи. В действительности же он пришел, чтобы увидеть, как его жена (в настоящее время в состоянии развода) выгуливает Лизу, и позавидовать им обеим. Кроме того, ему больше негде было жить, двери однокомнатной отдельной квартиры первой категории захлопнулись перед ним навсегда.
Лиза, увидав его, продемонстрировала такую силу любви, что сшибла хозяина с ног. И подбежавшая хозяйка не знала, что делать: помогать ли ему подняться или обнимать Лизу и, воспользовавшись представившейся возможностью, его тоже. Владельцы других собак при виде этого всплескивали руками либо, растрогавшись, пускали слезу. Каждый в соответствии со своим темпераментом.
— Не могу себе представить, что сейчас мы опять расстанемся, — молвил хозяин, — но, увы, у тебя дома этот… не хочу даже называть его имени…
— Ошибаешься, он оказался недостойным трусом в отношении Лизы, кем же он мог оказаться в отношении меня? — сказала хозяйка. — Ты можешь спокойно жить в своей комнате.
Безо всякого труда мы могли бы описать конец этой истории и завершить ее рассказом о страстной и полной любовных вздохов ночи с клятвами и обещаниями. Но не следует уходить от реальности а, главное, пренебрегать собачьими привычками.
Когда помирившиеся супруги опустились на ложе, догиня Лиза забралась к ним в постель и улеглась между ними, чтобы они могли провести ночь как можно приятнее. Ведь каждый из них имел теперь возможность трепать ее по спине и почесывать за ушами.
Знайте: ничего прекраснее для собаки нет.
Моритат[17] о Кулишеке
Жил некий добрейший и благороднейший муж, владелец прелестной таксы по имени Кулишек. Такса Кулишек обладала гладкой блестящей шерстью, была очаровательно неуклюжей и вечно полеживала на шее эдаким мягким, теплым воротником у согнувшегося над пишущей машинкой хозяина. Ибо ее хозяин, пан Мирослав, был мужем ученым, историком, и среди древних пергаментов чувствовал себя как рыба в воде. Разумеется, пану Мирославу было известно, что еще вавилонский царь Хаммурапи определил в своих законах ответственность владельца за поведение его собаки…
К счастью, Кулишек вел себя безукоризненно и любезно, он был не способен на дурные поступки и переваливался на своих кривых ножках столь беспомощно, что любящие хозяин и хозяйка носили его на руках вверх, а также вниз по лестнице. Потому как Кулишек, обладая всеми присущими своей породе чертами, обладал ими в еще большей степени, и ноги у него были значительно кривее, нежели у остальных такс, что и усложняло ему передвижение.
Историк, хозяин Кулишека, любил рассказывать, как однажды Кулишек, увидав на улице летящего шмеля, попытался его преследовать. Но когда шмель, резко изменив направление полета, ринулся вперед, целясь прямо в мордочку Кулишека, добряк такса рухнул на землю, моля о снисхождении.
Чтобы иметь необходимый для работы покой, наш историк подыскал себе и Кулишеку комнату в уединенном домике лесника в кршивоклатских лесах и совершал многочисленные прогулки средь густых зарослей, в которых низкорослый Кулишек исчезал, естественно, с головой. Впрочем, время от времени Кулишек подтверждал, что он все-таки из породы норных, и совал свой нос в какую-нибудь нору, но, когда из одной такой тучей вылетели осы, прекратил столь опасную и исполненную драматизма деятельность.
Лесник Барабаш, тот самый, у которого они поселились, был человеком непосредственным и, глядя на Кулишека, брюзгливо говаривал:
— Этот полупес — нечто среднее между селедкой и попугайчиком. Ему бы только полеживать в комнате на подушках да слушать, как вы стучите на машинке, так-то вот, Настоящей собаке место во дворе.
Во дворе у лесника Барабаша и в самом деле жила собака. Эдакий полкан неопределенной породы, которых, как правило, заводят в сельской местности. Леснику, несомненно, следовало бы держать у себя чешского фоусека, но Барабаш не был охотником, он был из тех лесников, которым предписано мотаться по лесу отнюдь не в поисках дичи. План по сдаче древесины в кубометрах преследовал его даже во сне. И потому Барабаш брал с собой в лес лишь суковатую дубинку да трубку-носогрейку. Цепную собаку звали Оржех, и в его обязанности входило оставаться при доме, когда лесник бывал в лесу, и бегать на цепи по проволоке между миской с водой, всегда теплой и грязной, и объедками, вечно облепленными мухами. И еще его обязанностью было лаять. А теперь, когда в домике поселились дачники, Оржех получил строжайший наказ не сожрать ненароком полупса Кулишека.
Кулишек предпринял было попытку с ним познакомиться, но это добром не кончилось. Цепная собака не приемлет собак, свободно передвигающихся, тех самых собачек при хозяине, которых кормят деликатесами и выводят на прогулку.
И Кулишек, чтобы поразвлечься, ходил вокруг пса Оржеха на почтительном расстоянии, а тот злобно выл и хрипел, потому что цепь мешала ему ринуться на полупса Кулишека.
Версию о том, что Кулишек ходит вокруг Оржеха на почтительном расстоянии, придумал хозяин Кулишека и сам же ее повсюду распространял.
Если бы он удосужился взять метр и провести линию, по которой передвигается Кулишек, то обнаружил бы, что эта линия есть касательная к полукругу, прочерченному натянутой до последнего предела цепью Оржеха.
То есть Кулишек был намного сообразительнее, чем это можно предположить: он вычислил, докуда может дотянуться Оржех, и бегал дразнить его и издеваться. Оржех неистовствовал, и хозяин поначалу опасался за своего Кулишека, но потом успокоился, поняв, что боязливая собачонка ближе не подойдет. А Оржех страстно мечтал, чтобы цепь хоть разок ослабла на несколько сантиметров, и тогда он наконец-то ухватит за ухо нахала, что измывается над ним! И это будет самая прекрасная минута в его жизни. Ведь по вечерам, когда лесник спускал его с цепи, Кулишек прятался в комнате, куда Оржеху доступа не было.