— Почему не отправиться ему въ домъ своихъ предковъ?
— Да, это кажется естественнымъ, не правда ли? A между тѣмъ возьмите въ соображеніе, что всѣхъ Баскервилей, жившихъ тамъ, постигалъ злой рокъ. Я увѣренъ, что если бы сэръ Чарльзъ могъ говорить со мною въ моментъ своей смерти, онъ попросилъ бы меня не привозить въ это проклятое мѣсто послѣдняго въ родѣ и наслѣдника крупнаго состоянія. Однако же, нельзя отрицать, что благосостояніе всей бѣдной, мрачной мѣстности зависитъ отъ его присутствія. Все добро, сдѣланное сэромъ Чарльзомъ, пропадетъ даромъ, если не будетъ хозяина въ Баскервиль-голлѣ. Изъ боязни, что мною будетъ руководить мой соботвенный, очевидный интересъ въ этомъ дѣлѣ, я и пришелъ вамъ разсказать все и попросить вашего совѣта.
Холмсъ подумалъ нѣкоторое время, затѣмъ сказалъ:
— Говоря простыми словами, вы того мнѣнія, что какое-то дьявольское навожденіе дѣлаетъ изъ Дартмура опасное мѣсто для потомка Баскервилей, не правда ли?
— По крайней мѣрѣ я утверждаю, что обстоятельства указываютъ на то.
— Прекрасно. Но если ваше мнѣніе о сверхъестественномъ правильно, то оно можетъ нанести зло молодому человѣку такъ же легко въ Лондонѣ, какъ и въ Девонширѣ. Чортъ съ чисто мѣстною властью, на подобіе приходскаго управленія, былъ бы слишкомъ непостижимымъ явленіемъ.
— Вы отнеслись бы къ дѣлу не такъ легко, мистеръ Холмсъ, если бы вамъ пришлось лично войти въ соприкосновеніе съ данными обстоятельствами. Такъ ваше мнѣніе таково, что безопасность молодого человѣка будетъ такъ же обезпечена въ Девонширѣ, какъ и въ Лондонѣ. Онъ пріѣдетъ черезъ пятьдесятъ минутъ. Что вы посовѣтуете?
— Я совѣтую вамъ, сэръ, взять кэбъ, позвать вашего спаньеля, который царапается у парадной двери, и поѣхать на Ватерлооскую станцію навстрѣчу сэра Генри Баскервиля.
— A затѣмъ?
— A затѣмъ вы ровно ничего не скажете ему, пока я не обдумаю дѣло.
— A какъ долго вы будете обдумывать его?
— Двадцать четыре часа. Я буду очень обязанъ вамъ, докторъ Мортимеръ, если завтра утромъ, въ десять часовъ, вы придете сюда ко мнѣ и приведете съ собою сэра Генри Баскервиля; это было бы полезно для моихъ будущихъ плановъ.
— Я это исполню, мистеръ Холмсъ.
Онъ записалъ назначенное свиданіе на манжеткѣ своей рубашки и поспѣшно вышелъ свойственной ему странной походкой. Холмсъ остановилъ его на верхней площадкѣ лѣстницы словами:
— Еще одинъ только вопросъ, докторъ Мортимеръ. Вы сказали, что передъ смертью сэра Чарльза Баскервиля нѣсколько человѣкъ видѣли привидѣніе на болотѣ?
— Трое видѣли его.
— A послѣ этого видѣлъ ли его кто-нибудь?
— Я ничего не слыхалъ объ этомъ.
— Благодарю васъ. Прощайте!
Холмсъ вернулся къ своему креслу съ тѣмъ спокойнымъ выраженіемъ внутренняго довольства, которое означало, что ему предстоитъ симпатичная работа.
— Вы уходите, Ватсонъ?
— Да, если я вамъ не нуженъ.
— Нѣтъ, другъ мой, я только въ минуту дѣйствія обращаюсь за вашею помощью. Но это роскошное дѣло положительно единственное съ извѣстныхъ точекъ зрѣнія. Не будете ли вы добры, когда пойдете мимо Брадлея, сказать ему, чтобы онъ прислалъ мнѣ фунтъ самаго крѣпкаго табака? Благодарю васъ. Было бы лучше, если бы вы нашли удобнымъ не возвращаться до вечера. A тогда мнѣ будетъ очень пріятно сравнить наши впечатлѣнія о крайне интересной задачѣ, которую предложили сегодня утромъ на наше рѣшеніе.
Я зналъ, что одиночество необходимо для моего друга въ часы интенсивной умственной сосредоточенности, въ продолженіе которыхъ онъ взвѣшиваетъ всѣ частицы доказательствъ, строитъ различныя заключенія, взаимно ихъ провѣряетъ и рѣшаетъ, какіе пункты существенно важны и какіе не имѣютъ значенія. Поэтому я провелъ день въ клубѣ и только вечеромъ вернулся въ улицу Бекеръ.
Было около девяти часовъ, когда я входилъ въ нашу гостиную, и первымъ моимъ впечатлѣніемъ было, что у насъ пожаръ: комната до-того была полна дымомъ, что свѣтъ лампы, стоявшей на столѣ, имѣлъ видъ пятна. Но когда я вошелъ, то успокоился, такъ какъ закашлялся отъ ѣдкаго табачнаго дыма. Сквозь туманъ смутно обрисовалась фигура Холмса въ халатѣ; онъ сидѣлъ, скорчившись въ креслѣ, съ черною глиняною трубкою въ зубахъ. Вокругь него лежало нѣсколько свертковъ бумагъ.
— Что, простудились, Ватсонъ? — спросилъ онъ.
— Нѣтъ, я кашляю отъ отравленной атмосферы.
— Да, теперь, какъ вы сказали, и я нахожу ее нѣсколько тяжелою.