— Точная его дата 1742. При этомъ докторъ Мортимеръ вынулъ документъ изъ кармана. Эта фамильная бумага была мнѣ довѣрена сэромъ Чарльзомъ Баскервилемъ, внезапная и загадочная смерть котораго около трехъ мѣсяцевъ назадъ произвела такое возбужденіе въ Девонширѣ. Я могу сказать, что былъ его другомъ и врачомъ. Это былъ, сэръ, человѣкъ сильнаго ума, строгій, практичный и съ столь же мало развитымъ воображеніемъ, какъ у меня самого. Между тѣмъ онъ серіозно отнесся къ этому документу, и его умъ былъ подготовленъ къ постигшему его концу.
Холмсъ протянулъ руку за рукописью и разгладилъ ее на своемъ колѣнѣ.
— Замѣтьте, Ватсонъ, перемежающіеся длинные и короткіе "S". Это одно изъ нѣсколькихъ указаній, давшихъ мнѣ возможность спредѣлить дату.
Я посмотрѣлъ изъ-за его плеча на желтую бумагу и поблекшее письмо. Въ заголовкѣ было написано: "Баскервиль-голль", а внизу, — большими цифрами нацарапано: "1742".
— Это имѣетъ видъ какого-то разсказа.
— Да, это разсказъ одной легенды, которая въ ходу въ семействѣ Баскервиль.
— Но, насколько я понимаю, вы желаете посовѣтоваться со мною о чемъ-то болѣе современномъ и практичномъ?
— О самомъ современномъ. О самомъ практическомъ спѣшномъ дѣлѣ, которое должно быть рѣшено въ двадцать четыре часа. Но рукопись не длинная и тѣсно связана съ дѣломъ. Съ вашего позволенія я прочту ее вамъ.
Холмсъ прислонился къ спинкѣ кресла, сложилъ вмѣстѣ кончики пальцевъ обѣихъ рукъ и закрылъ глаза съ выраженіемъ покорности. Докторъ Мортимеръ повернулъ рукопись къ свѣту и сталъ читать высокимъ, надтреснутымъ голосомъ слѣдующій любопытный разсказъ:
"Много говорилось о происхожденіи Баскервильской собаки, но такъ какъ я происхожу по прямой линіи отъ Гюго Баскервиля, и такъ какъ я слышалъ эту исторію отъ моего отца, а онъ отъ своего, то я изложилъ ее съ полною увѣренностью, что она произошла именно такъ, какъ тутъ изложена. И я бы желалъ, чтобы вы, сыновья мои, вѣрили въ то, что та же самая Справедливость, которая наказываетъ грѣхъ, можетъ также милостиво простить его, и что нѣтъ того тяжелаго проклятія, которое бы не могло быть снято молитвою и раскаяніемъ. Такъ научитесь изъ этого разсказа не страшиться плодовъ прошлаго, но скорѣе быть предусмотрительными на счетъ будущаго, дабы скверныя страсти, отъ которыхъ такъ жестоко пострадалъ нашъ родъ, не были снова распущены на нашу погибель.
"Итакъ, знайте, что во время великаго возстанія (на исторію котораго, написанную ученымъ лордомъ Кларендономъ, я долженъ серіозно обратить ваше вниманіе) помѣстье Баскервиля находилось во владѣніи Гюго Баскервиля, самаго необузданнаго, нечестиваго безбожника. Эти качества сосѣди простили бы и ему, потому что они никогда не видѣли, чтобы святые процвѣтали въ этой мѣстности, но онъ отличался такимъ жестокимъ развратомъ, что имя его сдѣлалось притчей на всемъ Западѣ. Случилось такъ, что Гюго полюбилъ (если можно выразить столь прекраснымъ словомъ его гнусную страсть) дочь зажиточнаго крестьянина, арендовавшаго земли близъ Баскервильскаго помѣстья. Но молодая дѣвушка, скромная и пользовавшаяся добрымъ именемъ, постоянно избѣгала его, страшась его дурной славы.
"Однажды, въ день Михаила Архангела, Гюго съ пятью или шестью изъ своихъ бездѣльныхъ и злыхъ товарищей прокрался на ферму и похитилъ дѣвушку, пока отецъ ея и братья были въ отсутствіи, что ему было прекрасно извѣстно. Дѣвушку привезли въ замокъ и помѣстили въ комнатѣ верхняго этажа, а Гюго и его друзья предались, по своему обыкновенію, продолжительной ночной оргіи. Между тѣмъ бѣдная дѣвушка, слыша пѣсни, крики и страшную ругань, доходившія до нея снизу, чуть съ ума не сошла, потому что, когда Гюго Баскервиль былъ пьянъ, то, говорятъ, употреблялъ такія слова, которыя могли сразить человѣка, слышавшаго ихъ. Наконецъ доведенная до крайняго ужаса? она сдѣлала то, что устрашило бы самаго храбраго мужчину: при помощи плюща, покрывавшаго (и по нынѣ покрывающаго) южную стѣну, она спустилась съ карниза и побѣжала черезъ болото по направленію къ фермѣ своего отца, отстоявшей отъ замка на девять миль.
"Немного позднѣе Гюго вздумалъ отнести своей гостьѣ поѣсть и попить, — а можетъ быть и еще что-нибудь худшее, и нашелъ клѣтку пустою, — птичка улетѣла. Имъ тогда точно овладѣлъ дьяволъ, и онъ, бросившись внизъ, вбѣжалъ въ столовую, вскочилъ на большой столъ, опрокидывая бутылки и кушанья, и закричалъ во все горло, что онъ готовъ въ эту же ночь предать свое тѣло и душу нечистому духу, только бы ему удалось догнать дѣвушку. Кутилы стояли разиня ротъ при видѣ бѣшенства своего хозяина, какъ вдругъ одинъ изъ нихъ, болѣе другихъ злой, а можетъ быть болѣе пьяный, закричалъ, что слѣдовало бы выпустить на нее собакъ. Услыхавъ это, Гюго выбѣжалъ изъ дому и, вызывая конюховъ, приказалъ имъ осѣдлать его кобылу и выпуститъ собакъ. Когда это было сдѣлано, онъ далъ собакамъ понюхать головной платокъ дѣвушки, толкнулъ ихъ на слѣдъ и съ громкимъ крикомъ полетѣлъ по болоту, освѣщенному луной.