Прилив доходил до своей высшей точки, но в этот вечер всю свою ярость он обрушивал на скалы, а к берегу подходил почти ласково. Лодка заскребла килем о песок.
— Бросайте якорь, — приказал Катто.
— Переночуем на берегу, — сказал он сыновьям. — Завтра утром начнется прилив, тогда и отправимся.
Юноши обрадовались. Провести ночь в лодке им явно не хотелось. Перешли вброд на берег, захватив с собой еду, рыбачье снаряжение и канат, чтобы надежнее закрепить лодку.
Ветер усилился и, разбросав по сторонам туман и тучи, надвинул их на оба мыса. Тусклый закат погорел немного и исчез. С востока шла ночь, соленый холодный ветер пробирался сквозь одежду.
— Ветер с севера, — сказал Катто. — Если к утру не переменится, доставит нас прямехонько к рыбным местам. За это надо благодарить святого Мартина.
— Да, это он, — согласился Сюрах.
В полуразрушенный амфитеатр они пойти не осмелились: кто знает, может, там скрываются привидения. На траве валялись кости мулов и головешки от костров. Видно, на кострах этих мулов и жарили, а в качестве топлива использовали повозки, которые мулы сюда притащили. Повозки сгорели не полностью, валялись обломки.
— Это работа скоттов, — задумчиво произнес Катто. Рыбаки взяли охапки деревянных обломков и отнесли их на берег к скале. В этом месте у них была привязана лодка. Спокойнее как-то, когда она рядом. Катто достал кремень, и они разожгли костер. Вспыхнуло желтое пламя.
Потом развернули постели и поужинали возле огня сухарями, сыром и сушеной рыбой. Напились воды из кувшина. Ночь подбиралась к ним, посвистывала, бормотала.
— Да, жутковато, — заметил Катто, — но, слава Богу, завтра мы отсюда уберемся.
В темноте раздался звонкий смех. Еда вывалилась из рук. Рыбаки вскочили на ноги и посмотрели в направлении звука. Высокий мелодичный голос насмешливо запел:
Катто воздел кверху руки и простонал в темноту:
— Святой Мартин, помоги, помоги нам.
Певица, похоже, приблизилась.
Завидев ее, Белую женщину, они тут же развернулись и побежали от берега. Песня преследовала их. Казалось, пение, начавшись на мысе Рах, доходит до мыса Ванис и обратно, звучит в долине, наполняет весь мир, стучит в головах и отдается в грудных клетках.
Они бежали, пока не свалились, и лежали так до рассвета. Очнувшись, поморгали, недоверчиво глядя друг на друга. Потом с усилием поднялись на ноги и захромали в поисках людей.
Вернулись они вместе с несколькими бесшабашными любителями приключений. Они даже не могли рассказать, что с ними произошло и было ли что на самом деле. У них осталось лишь ощущение ужаса. Должно быть, о таком ужасе рассказывали им священники, когда описывали преисподнюю. «Крачка» была для них жизнью, но она исчезла. Никто из местных рыбаков ее не видел.
Они потащились обратно. В дороге Катто почувствовал жар. Он лежал дома в постели, пока жидкость, собравшаяся в легких, не задушила его. Эсун нанялся матросом на корабль, а Сюрах за нищенскую плату нашел себе работу в Аудиарне, на берегу.
О несчастье их быстро узнали, и рыбаки больше не осмеливались выходить в море, а многие зареклись рыбачить и на следующий год. Это означало, что пострадают теперь все. Арморика очень зависела от уловов. Людей страшил голод, и все же Дахут боялись сильнее.
Улетели аисты. За ними потянулись и другие птицы. Ночью слышались крики ржанок и чернозобиков, чибисов и лебедей, диких гусей и уток, а камни и пожелтевшая трава покрывались инеем. Бледно-желтые листья берез полетели на землю. Олени готовились сбросить рога. В мокрых лесах трубили охотничьи горны. Пламенели гроздья рябины. Со стуком падали на землю яблоки. Казалось, то стучится в двери зима.