Будто дождавшись подходящих декораций, начальник полиции решился заговорить. Комиссар, однако, понял, что не к нему тот обращается, а к самому себе в этом полном боли и гнева монологе.
– Зачем они это сделали? Кто принял такое решение? Если открыть следствие, – предположение, разумеется, невероятное, – выяснится, что либо никто вообще не давал распоряжения, либо распоряжение поступило свыше. Тогда давайте посмотрим, кто это мог отдать им распоряжение свыше. Начальник Антимафии стал бы отрицать; министр внутренних дел, премьер-министр, президент республики – тоже. Остаются, в следующем порядке, папа, Иисус Христос, Пресвятая дева и бог Саваоф. Скандалу не оберешься: кто бы мог помыслить, что приказ исходил от них! Остается только лукавый, ведь известно же, что это он отец всякого зла. Вот он кто виновник – дьявол! В общем, в двух словах: было постановлено перевести его в другую тюрьму.
– Тано? – осмелился спросить Монтальбано. Начальник полиции даже не ответил.
– Почему? Мы этого в жизни не узнаем, сомнений быть не может. И пока мы выступали на пресс-конференции, они сажали его в первую попавшуюся машину под охраной двух полицейских в штатском, чтобы не бросаться в глаза, разумеется, – Боже! какие умники! – и вот, когда со стороны Трабии с какой-то тропинки выехал классический мощный мотоцикл и на нем двое, совершенно неузнаваемые из-за касок… Оба полицейских погибли, он агонизирует в больнице. Вот и все.
Монтальбано ничего не оставалось, как принять факт, он, правда, цинично подумал, что, если б Тано убили на несколько часов раньше, он избежал бы кошмара пресс-конференции. Он принялся задавать вопросы только потому, что почувствовал, что начальник полиции капельку успокоился, выговорившись.
– Но как они узнали, что…
Начальник полиции сильно ударил по переднему сиденью, шофер подскочил, и машину немного занесло.
– Что за вопросы вы мне задаете, Монтальбано? «Наседка», разве вы не поняли? Это-то меня и бесит.
Комиссар подождал несколько минут, прежде чем опять приняться за расспросы.
– А мы-то какое к этому имеем отношение?
– Он хочет с вами говорить. Понял, что умирает, хочет вам что-то сказать.
– А-а. И зачем вы беспокоились? Я мог бы отправиться один.
– Я вас сопровождаю, чтобы избежать опозданий, задержек. Эти, от большого ума, чего доброго могут запретить вам с ним разговаривать.
У ворот больницы стоял броневик, с десяток полицейских с автоматами рассыпались по садику.
– Раздолбай, – сказал начальник полиции.
Они прошли, все больше нервничая, по крайней мере пять постов, потом наконец попали в коридор, где была палата Тано. Всех больных по этому случаю выселили и перевели в другие помещения под их ругань и проклятия. В обоих концах коридора – четверо вооруженных полицейских, два других – у двери, где, по-видимому, находился Тано. Начальник полиции предъявил им пропуск.
– Я вас поздравляю, – сказал он сержанту.
– С чем, господин начальник полиции?
– С тем, как вы обеспечиваете охрану.
– Спасибо, – ответил сержант, расцветая, он так и не понял иронии.
– Зайдите только вы, я вас подожду в коридоре.
Лишь теперь начальник полиции приметил, что Монтальбано белый как мел и лоб у него взмок от пота.
– Боже, Монтальбано, что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
– Чувствую я себя прекрасно, – ответил ему комиссар, сцепив зубы.
А на самом-то деле врал безбожно, ему было плохо до ужаса. На покойников он плевать хотел, мог рядом спать, понарошке делить с ними хлеб-соль или играть в дурака, или там в очко, и никакого они впечатления на него не производили, а вот умирающие как раз наоборот, они вызывали у него испарину, руки принимались трястись, он весь холодел, и под ложечкой делалось пусто, будто дыра образовывалась.
Под прикрывавшей его простынкой, тело Тано показалось ему укоротившимся, уменьшившимся по сравнению с тем, каким он его помнил. Руки лежали по бокам, правая толсто забинтована. Из носа, теперь почти прозрачного, тянулись кислородные трубки, лицо казалось ненастоящим, как у восковой куклы. Побеждая возникшее у него желание сбежать, комиссар взял металлический стул, сел рядом с умирающим, который не открывал глаз, будто спал.
– Тано? Тано? Это комиссар Монтальбано.
Реакция была незамедлительной. Тано распахнул глаза, вскинулся, как будто пытался приподняться на койке, – сильный рывок, без сомнения продиктованный инстинктом зверя, которого давно неотступно преследуют. Потом его глаза остановились на комиссаре, напряжение тела, видимо, ослабло.
– Вы хотели со мной говорить?
Тано утвердительно кивнул и попытался улыбнуться. Говорил он очень медленно, с большим трудом.
– Меня все равно столкнули с дороги.
Он имел в виду разговор, который у них был в домике, и Монтальбано не нашелся, что ответить.
– Придвиньтесь, прошу.
Монтальбано поднялся со стула, нагнулся к нему.
– Еще.
Комиссар нагнулся так низко, что касался ухом рта Тано, его обжигающее дыхание вызвало чувство отвращения. И тогда Тано сказал ему все, что собирался сказать, в полном сознании и не сбиваясь. Но разговор его утомил, он снова сомкнул глаза, и Монтальбано замер в недоумении, не зная, что ему делать: уйти или побыть тут еще чуть-чуть. Он решил сесть, и опять Тано произнес что-то коснеющим языком. Комиссар снова поднялся и склонился над умирающим.
– Что вы сказали?
– Боюся я.
Его мучил страх, и в положении, в каком он сейчас находился, ничто ему не возбраняло об этом говорить. Так это и есть жалость, этот внезапный прилив тепла, это сердечное движение, это щемящее чувство? Монтальбано положил руку Тано на лоб, непроизвольно переходя на «ты».
– Ничего, не стыдись признаться в этом. Может, потому-то ты и человек. Всем нам будет страшно в такую минуту. Прощай, Тано.
Он вышел быстрым шагом, закрыл за собой двери. Теперь в коридоре, кроме начальника полиции и агентов, были Де Доминичис и Шакитано. Они побежали ему навстречу.
– Что он сказал? – спросил с нетерпением Де Доминичис.
– Ничего, не получилось у него ничего мне сказать. Хотел, видимо, но был не в состоянии. Он умирает.
– Кто его знает? – сказал с сомнением Шакитано.
Монтальбано спокойно приставил ему раскрытую ладонь к груди и хорошенько его толкнул. Тот попятился, ошеломленный, на три шага.
– Стой там и не приближайся, – процедил комиссар сквозь зубы.
– Довольно, Монтальбано, – вмешался начальник полиции.
Де Доминичис, казалось, не придал значения этой стычке.
– Интересно, и что же такое он думал вам открыть? – не отступался он, пронизывая Монтальбано взглядом, в котором читалось: ой, врешь.
– Чтоб сделать вам приятное, попробую угадать, – нагло ответил Монтальбано.
Прежде чем покинуть больницу, в баре Монтальбано выпил двойное неразбавленное виски. Выехали в направлении Монтелузы, комиссар прикинул, что в полвосьмого он снова окажется в Вигате и, следовательно, успеет на встречу с Ингрид.
– Он ведь говорил, да? – спросил спокойно начальник полиции.
– Да.
– Что-то важное?
– На мой взгляд, да.
– Почему он выбрал именно вас?
– Он пообещал, что сделает мне персональный подарок за порядочность, которую я проявил по отношению к нему во всем этом деле.