Никитос увидел его, но ничего не сказал.
Ближе к двери сидел молодой толстяк, видно больной, по весу превосходивший даже самых толстых матросов раза в два. Сафа еще никогда не видел таких толстых.
Весил он килограмм 180-200, не меньше. Толстяк в одной руке держал початую палку колбасы, в другой полубатон. Увидя, что на него обратили внимание, он в первую очередь обеспокоился за свои продукты, прижал их к грудям своими пухлыми белыми ручками, потом развернулся к Сафе спиной, не делая, однако никакой паузы в процессе поедания. Безостановочно шевелящиеся щеки просматривались даже со спины.
Сафа добрался до двери и постучал прямо напротив расплывшейся хари матроса.
Внизу дверь зажала некий лоскут. Сафа сделал вид, что споткнулся, незаметно вытянул его из косяка и сунул его в карман.
– В туалет надо, – пояснил он дегенеративному сторожу. – Мне терпеть нельзя, кишечник больной.
– Больной! – повторил матрос, похоже, поняв и вычленив только это.
Откинув поперечную щеколду, он разрешил ему выйти. Закрыв дверь, он подозвал другого матроса.
– Больной, – пояснил он.
Сафа поторопился уточнить, что ему надо.
– Туалет! – выхватил второй, похоже, эти типы понимали только односложные выражения. – Не вертись! Иди на корму! – заученно рявкнул провожатый.
Стоило Сафе замешкаться, как он выкрикивал это раз за разом.
После затхлости закрытого помещения подросток с наслаждением вдохнул морской воздух. Пароход стремительно удалялся от берега, постепенно тающего в дымке. При таком раскладе они могли уйти в нейтральные воды даже раньше намеченного срока.
При виде удаляющейся земли в глазах что-то защипало. Впасть в окончательную тоску не дал здоровяк, тычками погнавший его на корму.
Свежий воздух потерял свою привлекательность, когда они, миновав кормовую надстройку, приблизились к широкой бочке не мене двух метров высотой. Подчиняясь новым тычкам, Сафа поднялся по трапу. На крышке бочки было вырезано очко, в которое, судя по всему, неоднократно промахивались. Когда пароход трясло на волнах, содержимое бочки плескалось внутри. Этого самого содержимого было не менее тонны.
– Вы когда-нибудь гальюн чистите? – возмутился Сафа.
– Не вертись! – бодро прикрикнул здоровяк, происходящее казалось ему забавой.
Со своего места Сафа хорошо видел надстройку и капитанский мостик. Что-то не так было на мостике, и не сразу Сафа понял, что во всех видимых ему иллюминаторах напрочь отсутствуют стекла.
Бочка стояла на корме в гордом одиночестве, и Сафа почувствовал себя одиноким артистом на большой сцене. Видно его было со всех сторон и издалека. Сафа не был стеснительным человеком, но даже ему сделалось стыдно, живот сжал спазм, и он не смог даже помочиться.
Неожиданный шум привлек его внимание. Кто-то кричал смертным боем, но слышно его было плохо, как сквозь толстую переборку. Крики доносились из расположенного неподалеку светового люка, но, сколько Сафа не вглядывался, ничего рассмотреть не удалось.
Спустя какое-то время крики стихли, и из выходного люка выбрался мерзкого вида мужчина с вислым потным брюхом, одетый в одни длинные трусы. Даже на расстоянии Сафа почуял идущую от мужика вонь: пота, мочи, но еще сильнее спермы. Мужчина увидел, что на него смотрят, и демонстративно харкнул на палубу, что вообще-то у моряков было не принято. Когда отведенное время вышло, охранник рыкнул, сгоняя Сафу вниз.
Из входного люка тем временем поднялся еще один мужчина, лоснящийся от пота и еще более вонючий. Когда же Сафа спустился по трапу, на палубе уже сидело четверо. И воняло от них как из солдатского нужника. Они демонстративно чесались и напоминали хряков, умиротворенных и отдыхающих после случки.
Хряки как по команде уставились на Сафу, и он почувствовал себя неуютно под их жадными похотливыми взглядами. Неизвестно, чем бы все завершилось, ведь ему надо было пройти мимо них, если бы не открылся тот же входной люк, и с жалобными стонами изнутри кто-то полез. Но кто, Сафе увидеть не удалось. Только две дрожащие руки на трапе. Отдохнувшие хряки столкнули слабо цепляющиеся руки и полезли следом. Радостные возгласы в предвкушении новой порции удовольствия и тоскливый стон – все смешалось. Люк отсек все звуки, как сваркой отрезал. Сафа вытер лицо, и рука стал мокрой от пота, хотя и не было жарко.
Когда он вернулся в дансинг, у самой двери едва не наступил на двух спящих оборванцев. Один из них поднял голову, это оказался Какафон, спросивший с заговорщицким видом:
– Ну, как, узнал, что хотел?
Когда Сафа сказал, что он что-то путает, тот глумливо ухмыльнулся.
– Что там? – спросил Макс, когда он, наконец, вернулся на место.
– На носу контейнеры, а за ними шлюпбалка. До шлюпки рукой подать.
– Рукой подать, говоришь? Что-то похоже на ловушку, – усомнился Макс. – Что это у тебя?
Разговаривая, Сафа бесцельно вертел в руках находку, оказавшимся каким-то растением.
– Где ты это нашел? – заинтересовался Макс. – Это глубоководные водоросли.
– Наверное, волной закинуло в шторм.
– Это невозможно! Они растут на морском дне на многокилометровых глубинах! -Макс посмотрел с сомнением. Но их отвлекли Кича и Какафон, пробирающиеся к ним через ругающихся пассажиров.
– Валите отсюда! – прикрикнул на них Сафа.
– Ты же не хочешь, чтобы мы сказали, что ты там вынюхивал? – пригрозил Какафон.
– А я тоже скажу, что вы драпать собирались и меня звали!
Дружки опасливо оглянулись, на них уже обращали внимание. Охоты и дальше обострять ситуацию у них поубавилось, и они, что-то буркнув, уселись неподалеку.
– Зря ты так с ними, они нормальные ребята, – сказал Макс.
– Особенно когда они тебя по писе с оттяжкой били.
– Они с тех пор изменились, – возразил Макс покраснев.
– Откуда ты знаешь? Ты что, с ними разговаривал? – опешил Сафа.
– Они сами подошли. Спросили как дела, – пролепетал Макс.
– Постой, ты хочешь сказать, что ты все им выложил?
Испугавшись выражения его лица, Макс отшатнулся.
– Ничего я им не сказал.
– Врешь! Иначе эти скоты не вели бы себя так уверенно!
С кем приходится работать, посетовал Сафа. У него появилось твердое намерение послать хромого подальше, и он даже встал, но от решительных действий его отвлек вновь донесшийся снаружи вой. Звук завораживал, как и все остальное на этом странном корабле. Он здорово подходил к общей нездоровой обстановке.
Вахтовики зашевелились, пробуждаясь от кошмарных снов, чтобы окунуться в кошмар наяву, послышались кряхтенье и ругань. Дегенерат – сторож с ухмылкой жадно смотрел на них, расплющив необъятное лицо о прозрачный люк, потом в открытую заржал, несколько раз произнеся с благоговением:
– Визг! Визг!
Больше от него ничего не добились. Через полчаса двое матросов, грязнее обычного, внесли чан с кашей, которую стали накладывать в железные чашки и заставляли передавать в задние ряды. Разливал матрос, отличавшийся слюноотделением больше обычного, и несколько слюней которого попали в чан, но это не остановило давешнего толстяка. Он героически пробился к камбузу и, заполучив пайку, не стал ее передавать, у него не хватило на это силы воли, и стал ее пожирать, не сходя с места. Кок дал ему несколько пинков, впрочем, без особого результата, толстый их даже не заметил, не прерывая и даже не замедлив процесс приема пищи.
Мгновенно расправившись с кашей, он протянул чашку для добавки и был немедленно окачен с головой из поварешки. Повеселившись, кок отогнал поникшего толстяка.
– Как бы отсюда без опеки выбраться? – размышлял Сафа, грея в руке сероватую кашу.
Вариантов не просматривалось. В туалет выпускали по одному, да и то под охраной.
К тому же там он уже побывал. Можно соврать про несварение, но эти гады могут проверить "доказательства".
– Слабительного бы, – размечтался Сафа.
На помощь неожиданно пришел анналист.
– А вот оно! – бесхитростно указал Макс на имевшийся в наличие водоросль. – Сильное натуральное средство. Древние сумитские моряки только им и лечились.