Сафа выхватил у него ценный продукт, украдкой размельчил и сунул в свою пайку.
– Ты что с ума сошел? Умереть можешь, – предупредил в ужасе Макс.
– Точно, совсем не обязательно есть отраву самому, – согласился Сафа, находя глазами голодного толстяка.
– Ты не сделаешь этого, это не гуманно.
– Еще как сделаю, – усмехнулся Сафа. – Ничему ему не будет. Надо вести правильный образ жизни.
Он сунул чашку соседу и попросил передать. Макс хотел что-то вякнуть, и он слегка ткнул его локтем. Видно что-то переборщил, потому что хромой посинел, и некоторое время не мог нормально дышать.
Опять он обидел убогого. В первый раз это случилось в коридоре больницы, когда он толкнул его, и тот упал голой задницей на пол. Что- то часто ему от меня достается, подумал Сафа.
Чашка тем временем дошла до жирного, который схавал ее с оперативным интересом.
Не прошло и минуты, как, облизав пустую тарелку, толстяк откинул ненужный инструмент в сторону, угодив в кого-то. Тот, было, возмутился, но связываться с хряком не решился.
– Началось, – в ужасе прошептал Макс.
Хряк икнул на весь дансинг и замер, выпучив глаза, но лишь на мгновение. С небывалой для его комплекции скоростью он оказался на ногах, и, прижимая ладошку, крохотную по сравнению с необъятным задом, с грациозностью слона засеменил к выходу.
Так как поднимать ноги чересчур высоко в его положении было чревато легко предсказуемыми последствиями, то он непринужденно наступал на конечности оказавшихся на его пути несчастных. Очень быстро поднялся ор. Обозленный мужик вскочил и влепил пендаля, который жиртрест проигнорировал.
На ходу рубашка бедняги стала темной от пота. Волосы липли к голове, толстяка мутило, качало. Он, уже не соображая, что делает, расстегнул штаны, под которыми обнаружились необъятных размеров труселя.
На него уже открыто орали, впрочем, он уже ничего не слышал. За два шага до выхода окончательно обессилев, он рухнул на пол, который ощутимо качнуло.
– В туалет! – выл он, не имея сил подняться.
Крайний вахтовик забарабанил в дверь, требуя, чтобы жирного выпустили, иначе здесь начнется фирменный бунт. Все уже были на ногах, орали каждый свое. Сафа под шумок пробрался к самому выходу. Матрос пригрозил, что позовет Зарембу.
– Жирный сейчас тут все изгадит, тебя самого Заремба за борт выбросит за это! – выкрикнул Сафа из-за спин.
Его подержали десятки голосов, обладатели которых не хотели ютиться в одной комнате с кучей дерьма.
– Не вертеться! Иди на корму! – заладил матрос, отперев люк.
– Он не может вертеться! – ответили ему. – И идти не может! Надо его вытащить!
– Не вертеться! – вторил матрос, но не так уверенно.
Вперед неожиданно выступила широкоплечая фигура Никитоса.
– Его нести надо! Вчетвером!
Он выставил перед лицом матроса ладонь с четырьмя оттопыренными пальцами. Матрос осторожно, будто змею щупал, прижал два пальца обратно. Но Никитос остался неумолим.
– Вчетвером надо! Вдвоем не поднимем!
Толстяк неожиданно выгнулся дугой и натужился.
– Давайте быстрее, он сейчас тут такое родит! – в панике закричал крайний вахтовик.
Сафа кинулся к телу, к которому надо откровенно признать, никто особо не спешил, но был внезапно и грубо отстранен Никитосом.
– Ты не пойдешь! – холодно заявил он.
– Это почему? – возмутился Сафа, чуть было с досады не признавшись, что это он его отравил.
Никитос остался непоколебим как скала, о, как он его ненавидел в этот момент.
– Он пойдет! – Никитос указал пальцем ему за спину.
Сафа оглянулся. За ним стоял и переминался с ноги на ногу Макс.
– Какой из него носильщик? Он сам хромоножка!
Но Сафу уже оттеснили. Ярость от понимания, что его план полетел к черту из-за тупизны солдафона, застила Сафе глаза. Он еще не знал, что будет делать: вцепится Никитосу в горло, разобьет головой стекло, прогрызет пол словно мышь.
Но что-то надо было делать в ближайшие секунды, иначе поезд уйдет без него.
Максу доверили нести ногу больного, которую он не смог даже приподнять. Впрочем, из всех четверых, а остальных троих Никитос выбрал здоровых мужиков, смог оторвать несчастного от пола лишь он один и лишь ненадолго.
Жирный выгнулся и произвел такой страшный звук, что матрос испугался по настоящему:
– Иди на корму! – заорал он.
Сафа в кинувшейся толпе, наконец, получил доступ к телу, ухватив за штанину.
Когда толстяк сдвинулся, оказалось, что его держат не меньше двадцати человек.
Снаружи царили сумерки. Кроме дежурного матроса, на надстройке стояли двое матросов с автоматами, но Сафа прикинул, что от них можно будет укрыться за тушей отравленного. Однако пробираясь вперед, он все время наталкивался на преднамеренно или нет выставленное плечо Никитоса. Ну, и урод.
Толстяка решили обверзать через леерное ограждение, до кормы его все равно никто бы не донес. Полковник что-то нашептывал Максу, судя по испуганной роже последнего, что-то не дюже приятное. Когда они подтащили толстяка к леерам, Никитос совершил сложный маневр, непонятный для остальных, но который Сафа как старый авантюрист сразу раскусил: Он отсекал свою сторону от наблюдателей.
Тогда он бросил "свою" ногу и переметнулся на ту же сторону. Носильщиков, неожиданно оставшихся в меньшинстве, повело, кто-то свалился, за что немедленно поплатился, так как на него наступили, поднялся галдеж.
В мозгу Сафы резко отпечаталась картинка. Тонкая ручонка в ручище Никитоса. Макс, болтающийся над черной бездной и исчезающей внизу. Будем надеяться, не в море.
Время на размышления не оставалось, да и Сафа никогда особенно не любил размышлять. Посему он схватился одной рукой за леер и метнулся вниз. Его крутануло в воздухе. Он увидел белые барашки волн в темноте. Подросток описал дугу в воздухе, успев подумать, что если на нижней палубе кто-то есть, то ему хана, как впрочем, и Максу, их пристрелят, или, не захотев тратить патроны, скинут в море. Но испугался он не тогда, а, только услышав страшный шум, производимый толстяком, после чего тот произвел аварийный сброс вниз.
Сафа торопливо отпустил руку и влетел на нижнюю палубу, уйдя из-под шквального огня.
Он почти не ушибся, лишь слегка перекрутил спину в прыжке, перед тем как спланировать на гладкий пол. Нижняя палуба не была освещена, но не до конца наступившая темнота позволяла рассмотреть, что вокруг ни души, кроме согнувшегося и растирающего ушибленную ногу Макса. Их маневр остался незамеченным.
– Ну, и какого черта ты тут делаешь? – поинтересовался Сафа.
Макс возмутился в ответ:
– Почему ты это сделал? Я должен был один!
Сафа поинтересовался, что он должен был один.
– Этого я тебе сказать не могу! – важно заметил Макс.
– Я сейчас заору и убегу, – пригрози Сафа. – Тебя поймают, несчастный хромой, и скинут вниз. Под нами океанские глубины, ты очень долго будешь опускаться до самого дна.
И Максу ничего не оставалось, как расколоться. Как оказалось, Никитос попросил его посмотреть, какая охрана на носу корабля, где стояли контейнера.
– Я все могу понять. Но почему он попросил об этом именно тебя? – шепотом возопил Сафа.
– Он тебе не верит, – буркнул Макс. – Сказал, что ты что-то замышляешь.
Правильно вообще-то сказал, согласился Сафа.
– Надо двигать, Никитос сказал, что больше десяти минут они с толстяком не провозятся.
– Ну и двигай, – пожал плечами Сафа. – Я никому ничего не должен. Я вообще драпать собрался, а ты иди, разведывай, пока не поймают.
Он демонстративно двинулся на ют. Макс побрел на бак. Не прошло и нескольких секунд, как оттуда раздался сдавленный вопль. Шухер, подумал Сафа, приникнув к палубе. К этому времени сделалось совсем темно, но из такого положения он на более светлом фоне неба разглядел две борющиеся фигуры. Вернее, одна фигура вовсю метелила другую. Опять хромого били.
Сафа хотел слинять, но ему стало интересно, кто еще тут бродит кроме них.