Просыпаясь, он видел бодрствующего Макса. Тот вел себя довольно нервно. Сидел, вцепившись руками в опустошенный рюкзак, и пялился в пространство. Чего уж теперь, подумал Сафа.
Во сне он неожиданно увидел себя маленьким, таким как на старом фото, русоголовым и застенчиво улыбающимся. Он был в шортиках и бескозырке с надписью "Моряк". Они играли в прятки с мамой и папой. Он слышал их смех, но никак не мог найти. Причем он знал, что они умерли, но во сне это было несущественно.
Проснулся он от скрежета распахиваемых дверей и воплей "Встать!". От дверей катилось движение, ворвавшиеся спецмоновцы пинками поднимали людей. Макс вскочил одним из первых, хоть они сидели у самой дальней стены. Хмурые вахтовики толкались, не разобрав спросонья, что надо делать.
– Выходи, ликвидация! – радостно заржал Шкот.
Людей начали выталкивать наружу. Когда настала очередь Сафы и компании, комната была почти пуста. Сделаться бы невидимым, микроскопическим Сафой и остаться, мелькнула несбыточная мечта, которую грубо оборвал рывок за шкирку. Он был слишком большим, чтобы быть незаметным. Совершеннолетним. Ему уже 18. Их прогнали по коридору, причем с Мариной обращались также грубо, наравне с мужиками. Макс отставал, отчаянно хромая.
– Двигай булками, сороконожка! – хохотнул Шкот, судя по всему, у него было отличное настроение.
Занималось недоброе утро. Небо было затянуто свинцовыми облаками, дул пронизывающий ветер. Вахтовиков на скорую руку построили в колонну по три.
– Знакомые все лица! – раздался довольный голос.
Рядом с ними остановился Счастливчик в форме полковника.
– Повышение получили, с участкового и сразу в полканы! – заметил Сафа.
– Это тебе не старые колымаги ломиком крошить, – лучезарно улыбнулся Счастливчик и обратился к Марине. – А ты куда поперлась, дура? Героя решила сыграть. В последний раз в своей жизни. Хочешь, я прикажу тебя отпустить, правда, тебе придется кое-что сделать для меня. Ты сейчас разденешься до гола прямо здесь, при всех, а потом опустишься на колени и сделаешь мне минет.
– Он тебя не отпустит! – заявил вдруг Макс, Сафа так и не понял, как малявка осмелился разинуть рот.
Счастливчик тоже удивился.
– Почему не отпущу?
– Видите ли, на это указывает целый ряд признаков, о которых я мог бы говорить долго, но самый главный из которых, это то, что у вас у всех вещи с собой, это значит, вы отправитесь с нами.
– Что за ерунда! – возмутился Счастливчик, и Сафа просекающий лажу по одной интонации, улица научил, понял, что врет, к тому же он увидел, что спецмоновцы тягают с собой чемоданы, некоторые по два, повесив умхальтеры на шею.
– Драпаете, значит! – сказал он. – Не понравился вам наш город.
Счастливчик шагнул к ним, и они втроем инстинктивно попятились, нарушив строй.
Так что спецмоновцы с обратной стороны тычками стали вдавливать их обратно в колонну. Счастливчик взял себя в руки, ухмыльнулся.
– Ничего, у нас еще будет много времени на корабле. Знаешь, что я сделаю, красавица? Я заставлю этих двух сосунков пялить тебя всю дорогу. Думаешь, они не будут? Еще как будут. Уж я посмеюсь.
Колонну построили, по прикидкам Сафа в ней было не меньше ста человек, и повели.
Спецмоновцы расположились с обеих сторон, придирчиво сопровождая каждый ряд.
Колонна растянувшейся гусеницей пересекла двор перед таможней и начала втягиваться в ворота порта, когда случилось непредвиденное. Передние шеренги уперлись в неожиданное препятствие и, не смотря на истошные вопли спецмоновцев, движение застопорилось. Задние ряды продолжали напирать, порождая у впереди стоящих ор, который начал катиться спереди до самых последних рядов. Не давая ходу, стоял человек, уверенный и спокойный как скала.
– Полковник? – в голосе Счастливчика проступила нервозность, он жестом выставил перед собой пятерых спецмоновцев, велев обыскать Никитоса, отгородившись от бывшего командира живой стеной, лишь после этого на лицо его вернулась нагловатая ухмылка. – С возвращеньицем! Ты еще больше идиот, чем я думал Ты хоть знаешь, что ждет тебя на корабле?
– Уж извините, не мог позволить себе нарушить Устав. Я должен быть со своим отрядом, даже если он драпает, – ответил полковник, невозмутимо снося обыск.
– Конечно, конечно, занимайте место в шеренге, полковник, – притворно засуетился Счастливчик. – Поистине у меня счастливый день сегодня. И бабы есть для развлечений и вот столько офицерского мяса. Я не убью тебя сразу, и не надейся.
– Я не настаиваю, – пожал плечами Никитос.
Отыскав в толпе Марину, Никитос встал рядом.
– Чего встали? Ведите! – зычно крикнул он.
Даже безоружный в толпе вахтовиков он был грозным воплощением доселе дремлющей силы. Голова и плечи его возвышались над толпой. Сафа всегда был с теми, кто сильнее, и попытался пробиться ближе к силачу, однако обнаружилось препятствие, выяснилось, что их в шеренге теперь четверо.
– Вали отсюда! – приказал Сафа Максу. – Нас тут трое.
– Почему ты решил, что он лишний? – поднял одну бровь Никитос.
Сафу как ветром сдуло и ему ничего не оставалось, как отшагнуть назад как последнему лоху. Он сразу почувствовал дискомфорт, потому что в заднюю шеренгу его также не пустили, и он заметался между двумя шеренгами, моля бога, чтобы о нарушении порядка не прознал конвой. Однако тем было не до него, они с опаской поглядывали на бывшего командира. Ну и ладно, обиделся Сафа. По жизни был одиночка, и на корабль пойду один.
Их вывели на площадь перед пустынным пирсом и оставили томиться в неведении, не разрешив отойти даже по нужде. Впрочем, ждать пришлось не более часа. Сафа уже слышал рев Черного парохода и был морально готов к этому, но утробный неземной звук даже его вверг в состояние шока, чего же говорить про остальных. Он проникал сквозь кожные поры, он пронзал человека насквозь. Стоящий впереди мужчина прыскал сквозь штаны, вахтовики падали на колени, шеренги сбились в кучу.
Спецмоновцы смеясь, пинками поднимали и строили людей.
Черный пароход входил в порт. Мрачные борта казались дырой в пространстве, кляксой на светлом фоне неба. Колона стала пятиться, натыкаясь и комкая в очередной раз шеренги. Спецмоновцы на короткий срок потеряли контроль над пленными, и так получилось, что ряды перед Сафой перестали существовать, все обегали его, оставляя один на один с надвигающимся зловещим чудом. Именно в этот момент он увидел капитана Черного парохода.
Он стоял на мостике, на самом верху, одетый в черный старомодный китель с двумя рядами начищенных и сияющих медных пуговиц, безмолвно наблюдая за возникшей внизу паникой. Если у него и были эмоции, он никак не проявлял их. Медленно поворачивая голову, он окидывал взглядом толпу. На секунду их взгляды встретились. Сладкий ужас охватил Сафу, на некоторое время он перестал себя контролировать и чуть не обмочился, но капитан медленно перевел взгляд с него, словно каток асфальтовый с души съехал.
Пароход с треском въехал в пирс и отлетел на несколько метров в море. Стоящие на палубе матросы отдали в клюзы швартовы, и когда спецмоновец набросил их на кнехты, включили лебедку и подтянули борт судна, пока оно с противным хрустом не притерлось о кранцы.
С ржавым скрипом откинулась часть борта, и на берег с нарочитым треском перекинули сходни. Капитан поднял рупор и крикнул:
– Добро пожаловать на борт!
Ответом ему стал вой, донесшийся со стороны пассажирского терминала. Как оказалось, провожающие каким-то образом узнали про время отправки, а может, всю ночь тут продежурили, и надеялись, что им дадут возможность попрощаться с сыновьями и мужьями, а теперь, когда надежды не осталось, все стали не плакать, а по-звериному тоскливо выть. Толпу надежно сдерживал трехметровый проволочный забор, лица сливались в одну большую пеструю картину, словно лоскутное одеяло полоскалось на ветру. Мать Макса тоже была там, давилась и кричала. И Женька, которого не с кем было оставить, тоже был там. И он тоже кричал.