Клод Драмм сглотнул и заметно переменился в лице.
— Хорошо, — сказал он.
— Прошу сюда, — произнес Перри Мейсон, улыбаясь и беря Мэй Сибли за руку, чтобы увести из кабинета.
Когда он открыл дверь в зал суда, их встретили ослепительная вспышка света и внезапный хлопок.
Девушка взвизгнула и закрыла лицо.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Перри Мейсон, — это всего лишь фотокорреспонденты из газет, они вас снимают.
Клод Драмм протиснулся к Мейсону; лицо его было бледно, глава горели.
— Вы нарочно все это подстроили, — произнес он, — чтобы газеты расписали эту историю с переодеваниями на первых полосах.
— Вы против? — ухмыльнулся Перри Мейсон.
— И еще как! — взорвался Клод Драмм.
— В таком случае, — раздельно произнес Перри Мейсон с угрозой в голосе, — поосторожней со своими протестами.
Долгую минуту эти двое мерили друг друга взглядом; Клод Драмм, побелевший от бешенства, но бессильный перед железной твердостью адвоката по уголовным делам, прочел в его жестком взгляде, что побит. Все еще клокоча от ярости, он повернулся на каблуках и вышел.
Перри Мейсон обратился к Мэй Сибли:
— Я не хотел, чтобы вы разговаривали с полицейскими, но не вижу причин, почему бы вам не поговорить с репортерами.
— Что мне им сказать? — спросила она.
— Расскажите все, что знаете, — ответил он и, приподняв шляпу, направился к выходу. В дверях зала суда он обернулся. С полдюжины газетных репортеров взяли Мэй Сибли в кольцо и наперегонки забрасывали вопросами.
Продолжая улыбаться, Перри Мейсон толкнул двустворчатую дверь и вышел в коридор.
Войдя в контору, Перри Мейсон сверился с наручными часами. На улице было холодно и ветрено, в комнате же уютно урчали батареи. Было ровно без четверти девять.
Перри Мейсон включил свет и поставил кожаный чемоданчик на стол Деллы Стрит. Он отстегнул застежку, снял крышку — и перед ним появилась портативная пишущая машинка. Из кармана пальто он извлек перчатки и натянул их, а из портфеля вытащил несколько листков бумаги и конверт с маркой. Не успел он положить их на стол, как вошла Делла Стрит.
— Вы читали газеты? — спросила она, закрыв дверь и снимая меховую шубку.
— Да, — ответил он, широко улыбнувшись.
— Скажите, вы организовали весь этот спектакль, чтобы припасти к концу дня эффектный удар?
— Конечно, — согласился он. — Почему бы и нет?
— Вам не кажется, что вы едва не нарушили закон? У вас могут быть неприятности в конфликтной комиссии?
— Едва ли, — ответил он. — Это был законный перекрестный допрос.
— Как это — перекрестный допрос? — удивилась она.
— Никто бы не стал возражать, если б я выстроил в ряд несколько женщин и попросил Сэма Марсона указать ту, которая потеряла платочек у него в машине. Никто бы не стал возражать, если б я сам показал на одну из них и сказал, что, по-моему, это та самая. Никто бы не стал возражать, если б я подвел к нему женщину и спросил, уверен ли он, что это та самая, или сказал ему — вот она.
— Ну и что?
— А то, что я всего лишь сделал следующий шаг. Я выяснил, что женщину он толком не запомнил, и сыграл на этом — вот и все. Я пригласил женщину, одел ее примерно так же, как была одета миссис Форбс, надушил теми же духами и велел ей сказать водителю, что она оставила у него в машине носовой платок. Естественно, он ей сразу поверил — ведь он не запомнил точно, как выглядела та, которая в самом деле забыла платочек.
Я знал, что, когда полицейские его обработают, он сразу «узнает» миссис Форбс. У них там ловкий приемчик — вызывать свидетеля на протяжении какого-то времени, чтобы с каждым разом он «узнавал» все лучше и лучше. Они от случая к случаю показывали ему Бесси Форбс не менее дюжины раз, причем как бы между прочим, чтобы он не догадался, что его гипнотизируют. Сперва ее показали и сообщили, что это та самая женщина, которую он возил. Затем им устроили очную ставку и заявили ей, что он ее опознал. Она ничего не сказала, но отказалась отвечать на вопросы. Это прибавило Марсону уверенности. Мало-помалу они подготовили его к даче нужных показаний и так натаскали, что он сам себя уверил, будто сомневаться здесь решительно не в чем. Таким путем обвинение готовит все процессы, и, понятно, свидетели у него опознают кого надо с особой уверенностью.
— Знаю, — сказала она, — но как быть с платочком?
— Чтобы кража имела место, — ответил он, — должен быть умысел к похищению. Умысла к похищению не было. Эта женщина добывала платок для меня, а я — для полиции. От меня они получили его быстрее, чем нашли бы сами, к тому же я сообщил им информацию.