— Сегодня совсем недалеко, — пояснил Китайчик Гордон, — просто в восточный Лос-Анджелес, где мы встретимся с одним парнем.
— Что за парень? — тихо спросил Иммельман.
— Ну, думаю, не слишком приятный, но он может нам помочь. По имени Хорхе Грихалва.
— Грязный ублюдок, ты хочешь сказать? — рявкнул Кеплер.
— В общем, да.
Иммельман процедил:
— Слушай, Китайчик, мне это не нравится. Нас уже трое, плюс еще твоя Маргарет. Каждый тип из этой компании отнимает у меня час ночного сна. Пусть этот ублюдок станет последним, потому что нас получается пятеро.
— Успокойся, это последний штрих в гениальном плане, — усмехнулся Гордон. — Грихалва вообще не с нами, но он нам поможет. Этот тип, чтобы вы знали, — величайший мерзавец восточного Лос-Анджелеса. Он один из мелких боссов здешней мексиканской мафии.
— Вот дерьмо, — выругался Кеплер, — ненавижу! Мексиканская мафия, израильская мафия, ирландская мафия, негритянская мафия — почему, черт побери, не назвать по-другому? Оставьте это слово итальяшкам. Теперь и газет толком не почитаешь. Зачем нам сдался этот вонючий подонок?
— В данный момент он нам ни на хрен не нужен. Но это бесценный тип — ходячая картотека всех городских подонков.
— Продолжай. — Иммельман был весь внимание.
Они проезжали квартал полуразрушенных пустых зданий.
— Я готовлюсь, как говорится, к лучшему будущему. Он может быть нам полезен через свои мерзкие делишки. Во-первых, он дилер по наркоте, так как умеет отмывать огромные денежные суммы. Во-вторых, он поможет нам так залечь на дно, что мы будем недосягаемы.
— Так я и думал, — отозвался Кеплер. — Посмотри, что здесь творится! Я бы собаку побоялся выгуливать — ведь сдохнет, если сожрет что-то с земли.
Рядом с ними тащился голубой «шевроле» с желтыми покрышками, 1961 года выпуска, такой низкий, что на перекрестках задевал за тротуары. Перед скобяной лавкой лениво топталась дюжина юнцов с цветными платками на лбах. Один из них подтянул вверх штаны, чтобы продемонстрировать рукоятку револьвера «Магнум-357», торчащего из сапожного голенища. Иммельман ухмыльнулся.
— Исторический факт, — тоном экскурсовода объяснил Китайчик Гордон, — в Лос-Анджелесе мексиканцев больше, — чем англосаксов. В ближайшие пять лет вся Южная Калифорния окончательно испанизируется. Так что самое умное, что мы можем сделать, — это завязать отношения с Хорхе Грихалвой, чтобы влезть в самую гущу здешнего отребья. Весь мир — это гигантский рынок услуг, так что, заключив с ними соглашение, мы делаем прорыв в будущее.
Портерфилд протянул руку для приветствия, и директор через всю комнату направился к нему, не поднимая глаз от толстого цветастого ковра. Сотрудники поговаривали, будто эти аляповатые соцветия служили ему, как актеру на сцене, метками для передвижения. Вот Уильям Блоунт ступил на букет из дюжины гигантских камелий, чтобы сунуть свою пухлую влажную ладошку в руку Портерфилда, а затем торопливо вернуться на рабочее место.
— Рад, что вы здесь, — проговорил он, глядя на розы под столом.
— В чем проблемы? — осведомился Портерфилд.
Директор уютно умостился в кресле, и его благообразная физиономия приобрела выражение спокойного достоинства.
— Проблем никаких. Просто ряд моментов, связанных с безопасностью, которые следует тактично и аккуратно проработать. У Моррисона в некоторых случаях не хватает — как лучше выразиться: воображения или предусмотрительности? Вот так. — Директор сам себе любовно кивнул.
— Так что с грантом Донахью?
— Начнем с того, что эти проекты вообще не следовало вносить в списки Национального научного фонда. Вы их читали?
— Нет, сэр, — признался Портерфилд.
— У этого Донахью необычный склад ума. Он начинал с изучения массовых психических реакций в историческом аспекте. Чем глубже он уходил в теоретизирование, тем более умозрительными становились его труды.
— А что за массовые психические реакции? — поинтересовался Портерфилд.
— Например, социальное отчуждение отдельных подгрупп населения, а также случаи экономической паники, политических переворотов, массовой истерии, вызванной страхом землетрясений, наводнений, извержений вулканов и т. д. Его исследования привлекли внимание, когда он начал вырабатывать формулу для определения сил, вызывающих подобные психические реакции. Сначала он выводил отдельные уравнения для каждой зоны, далее перешел к анализу результатов.
— И начал предсказывать эти реакции, — догадался Портерфилд.
— Верно, — отозвался Блоунт, утыкаясь головой в пресс-папье. Вдруг он поднял глаза на Портерфилда: — Он так усовершенствовал свои уравнения, что составил что-то типа таблиц психических колебаний, которую называет «индекс ужаса». И вот на денежки Национального фонда исследований совершенствует проект разрушения Мехико. Как вам это нравится?