- А, Никанорик! - обрадовалась ему тётенька-кассирша. - Все парильщики уже собрались. Одного тебя нет.
- На уговоры много времени потратил, - признался Никанор Иванович, получая билетик.
- Мать, что ли, не пускала?
- Да нет, с животным одним разговаривал.
Тётенька-кассирша удивилась, а он, размахивая кепкой, взбежал по лестнице на второй этаж, в объятия старичка банщика.
- Никанорик! Веник не забыл?
- Никогда! - ответил Никанор Иванович, окидывая хозяйским взглядом зал. - Мой шкаф не занят?
- Держу для друга. Пиджак свой там повесил.
- Спасибо, Василич!
- Ты погоди, Никанорик! Расскажи чего-нибудь.
- Да чего расскажешь? Животным, говорю, тяжело стало на белом свете.
- Это ты - в точку, - сокрушённо потряс головой Василич. - Додумались коров, не выпуская из хлева, эксплуатировать. Да я кому хошь в глаза скажу... Тут ко мне и начальники ходят. Раньше и пастух тебе с рожком. Дудит приятно. Коровы гуляют, разные травки кушают. Разве такое молоко было? А теперь корова как бы молочный агрегат. В неё корму фабричного, а она в отместку - фабричного молока. Ладно бы земля была занята, а то ведь сколько земли-то брошенной.
- Я и говорю, - поддакнул Никанор Иванович и, кивнув раздумавшемуся старику, пошёл раздеваться.
- Шайку-то у меня возьми, чего по бане будешь рыскать! - крикнул ему Василич.
Любимое место, светлое, возле окошка, было занято. Здесь мылся крутоплечий дядька, белоголовый, черноглазый.
Никанор Иванович занял место рядом. Загляделся на дядьку.
- Ты чего? - спросил тот.
- Смотрю, голова белая, как у маленького. Приглядываюсь: может, седой.
- Да нет, не седой. Белый.
- Вот я и гляжу. Редкий волос.
- Чего же редкого, ты сам такой же!
- У меня голова потемнеет. Мамка говорит, она в малолетстве тоже была, как я, а потом волос потемнел.
- А ты чего ж, в парную ходишь? Судя по венику.
- Без парной в бане делать нечего. Всю дурь недельную выпаришь - и легко.
- Много ли в тебе дури-то, в маленьком таком?
- Во мне-то немного. Да ведь не один я парюсь.
- Ишь ты! - восхищённо покрутил головой сосед. - Ты завсегдатай?
- Кто?
- Завсегдатай. Постоянный, стало быть, клиент.
- С семи лет хожу. А теперь десять.
- Завсегдатай. Хорошая у вас баня.
- Баня старая. А парилке цены нет. Знающие люди говорили. Пошли, если хочешь?
- Пошли.
* * *
- Никанорик пожаловал! - дружно обрадовалась парилка.
Никанор Иванович, оглядываясь на белоголового - не отстал ли? - окатил веник кипятком, понюхал душистый пар и полез наверх.
- Никанорик, скажи! - пригибая голову от жгучего пара, подошёл к мальчику толстяк. - Они заладили, что если канадцы привезут всех своих "звёзд", то нашим перед ними не устоять.
- Они "звёзд" не привезут, - слегка обмахивая грудь и бока веником, ответил Никанор Иванович.
- Это почему же, Никанорик? - удивились противники толстяка. - Что им, "золото" не хочется получить?
- "Золото" им получить хочется. А только, если "звёзды" подзалетят, их дома болельщики накажут.
- Это верно, - согласились с Никанором Ивановичем противники толстяка. - Болельщики на проигравших ходить не любят. Помнишь, на киевское "Динамо" не ходили?
- Даже на тбилисское!
- Никанорик, ты подальше держись от толстяка. Пол под ним проломится, а пострадаешь ты: придавит.
- Да ладно вы! - рассердился толстяк. - Я, между прочим, два кило за парную скидываю.
- А потом пять кружек пива - и опять в норме.
- А то как же! Эй, внизу! Чего разводишь?
- Эвкалипт.
- Годится!
Поддали пару, захлопали венички. Заохали в блаженстве парильщики.
- Похлещись. - Никанор Иванович отдал свой веник белоголовому.
Тот похлестался.
- Не умеешь, - сказал Никанор Иванович. - Давай похлещу!
- Похлещи.
* * *
- Ну как? - спросил мальчик, когда они вышли из парной.
- Прямо тебе скажу - здорово.
Они заняли свои места, вымылись.
- Тебя Никанором зовут?
- Здесь Никанориком, а вообще я Никанор Иванович.
- Ну, это понятно.
- Ишь какой понятливый! - усмехнулся Никанор совсем по-взрослому. - Ещё пойдёшь в парную?
- Пошёл бы, да за сердце боюсь.
- Ну, как хочешь! - Никанор Иванович опять отправился в парную, а когда вернулся, белоголового не было.
Кинулся в раздевалку. Вытерся, кое-как оделся, а пройтись по раздевалке, поискать человека застеснялся, кивнул Василичу - и в буфет. Белоголового в буфете не было. Никанор Иванович выскочил на улицу, сбегал до магазина - и там не было белоголового. Помчался назад, к бане. И столкнулся с ним у входа.
- Что-нибудь забыл? - спросил белоголовый.
Он был в кожаном пальто, в кожаной фуражке, высокий, ладный.
- Оставил, - сказал Никанор Иванович. - Мочалку. Любимую.
И прошмыгнул мимо этого человека в баню.
Постоял под лестницей. Сосчитал три раза: до полсотни, до двадцати пяти, до десяти. Выбежал на улицу, увидал вдалеке кожаное пальто. Белоголовый шёл не оглядываясь, неторопко, и Никанор Иванович почти нагнал его.
"А что, если он обернётся?"
Никанор Иванович втянул голову в плечи, ноги у него в коленках подломились... он замедлил шаги, а потом совсем остановился.
И вспомнил собаку на картофельном поле.
И заплакал вдруг.
- Ты что-нибудь потерял? - спросила его старушка.
- Нет, ничего! - и бросился бегом в обратную сторону. И на бегу сообразил: "А мне как раз сюда и надо".
Остановился, вытер кепкой влажное после парилки лицо и пошёл к лавам, через чёрную осеннюю речку.