А у Ирины ее самолюбие - бастион, не подступишься.
"Да... - подумал он, забивая камнем кол в мягкую землю. - Да, все дело в безоговорочном доверии... Как же они договорились об этом? С самого начала? Или вовсе ни о чем не договаривались?"
- Сильнее натягивай, - привычно командовал Андрей. Он умел погружаться целиком в дело. Худощавый, жилистый, с всклокоченной шевелюрой - сейчас он был поглощен устройством жилья.
Палатка была двухместная, отрадно-желтенькая - хорошая палатка, польская, купили в складчину для таких вот вылазок вдвоем.
- Перекусим, да? - спросил Андрей, стягивая майку и энергично вытирая ею потные грудь и спину. - Посмотри, что там Верка в рюкзак натолкала.
- Ого, чего тут только нет! - удивился Виктор, доставая из рюкзака пакеты. - Это что? Курица? Яйца. Огурцы. Сало... Чего-то непонятное в бумаге.
- А, это ценная вещь, - заметил Андрей, заглянув в рюкзак через его плечо. - Пирог с капустой. Вершина творчества. Ты пошарь, там и грибочки в банке должны быть.
- Эх, черт, и куда я смотрел в институте! - воскликнул Виктор. Обычная шутливая реплика, дежурный застольный комплимент талантам Верки. Андрей на эту реплику неизменно промалчивал. Произошел с ними непонятный такой случай лет пять назад.
...Весной, набрав отгулы, решили вчетвером пройти по Чаткалу на катамаране. Андрей - командиром, как всегда. Дима и Сурен шли второй раз всего, а речка сердитая была, с характером. Порогов этих, водоворотов, камней! Да, гордая речка, горная, ее оседлать непросто.
Помнится, на второй день похода у него лопнул ремешок от шлема, но до сих пор не вспомнить - почему Андрей-то без шлема оказался. Спасательные жилеты были, верно, да только от них мало толку на этих горных речках. Течение бешеное - пошвыряет башкой о камни, и никакой жилет не спасет.
Андрея вышибло из катамарана неожиданно, стволом сухого дерева, низко наклоненного с берега над водой. Виктор сидел вторым, за Андреем, и когда того выбило в воду, вдруг увидел, что Андрей-то без шлема, и бросился за рыжей шевелюрой, крутящейся в водоворотах между камней. Прыгнул, не вспомнив о собственной незащищенной голове. Андрей плавать не мог, вот в чем было дело. И по сей день не научился плавать, урбанист чертов.
Здорово побило их обоих, пошвыряло вдоволь, наглотались; но Андрея полуживого, он - полуживой, все-таки выволок.
Ребят - Диму и Сурена - отнесло дальше, они растерялись, неопытные.
Андрей просил Вере о приключении не говорить. Но уже в городе, когда ждали автобуса, Дима позвонил из автомата жене и случайно проболтался. Та, конечно, немедленно позвонила Верке: мол, встречай своих героев покалеченных...
Инвентарь - скатанные катамараны, палатки, весла - хранился всегда у Андрея в кладовке, после походов первым делом вваливались к нему, это уже традицией стало. Так что свидетелями сцены в прихожей были все.
Позвонили. Верка за эти полчаса, видно, успела наплакаться - открыла дверь зареванная, с набрякшими веками, и, когда увидела его перевязанную руку, вдруг завыла и бросилась, да не к мужу, а к Виктору - обняла за шею, прижалась, больно налегая на поврежденную руку. Он растерялся и даже испугался, когда поверх ее припавшей головы увидел незнакомое, какое-то гипсовое лицо Андрея.
- Вера, я - вот он, - хрипло, спокойно сказал Андрей... Сурен выручил засмеялся; воскликнул с кавказским акцентом:
- Правильно, женщина! В ноги кланяйся! - Сурен редко пускал в ход этот акцент, но всегда кстати. - Он тебе кормильца спас, отца твоих детей!..
...Месяца три после этого странного случая он не появлялся у Андрея, и тот не приглашал. Потом чей-то день рождения подкатил, нельзя было не встретиться - и сгладилось, выровнялось... Но изредка он вспоминал лицо Андрея, каким было оно в тот миг - бескровным, смертельно-спокойным, - и осторожная мысль пробегала: а может, Андрей не так уж и счастлив, как представляется?
...- Слушай, это какая-то дивная курица, - заметил он, обгладывая смуглое крылышко. - Это не курица, а райская птица.
- Да, Верка ее с майонезом делает, с орехами...
- Сациви называется, кацо...
- Нет, это по-другому, в духовке кажется. А тебе не все равно? Ешь, Андрей выломал куриную, перламутровую от майонеза, ногу и протянул ему. Женись, тебе Ирина тоже приготовит.
- Даже самая дивная курица не стоит такой жертвы, - отшутился Виктор.
...Когда мылись, поливая друг другу воду из канистры, Андрей еще раз настойчиво спросил:
- Чего не женишься, бобыль?
- Отстань, - отмахнулся он, снимая с плеча Андрея полотенце. - Дай хоть здесь пожить спокойно.
- Нет, правда?
- Я тебе сто раз говорил: не могу я мать оставить, она больной человек! - он начал раздражаться. - А вместе они не уживутся.
- Сам виноват.
- Может быть... - он вздохнул. - И потом, Илюшка растет, возраст у него сейчас самый противный - четырнадцать... Он отца помнит хорошо... Знаешь, временами я такие его взгляды на себе ловлю...
- Еще бы не глядеть ему! Парень видит, как маме весело живется... Смотри, останешься когда-нибудь и без жены и без матери.
- Значит, судьба такая, - усмехнулся он.
- Не судьба, а ты - дурак, - спокойно сказал Андрей, взял из рук его полотенце и пошел к палатке. Крикнул оттуда:
- Я - пас! Лезу дрыхнуть.
...Солнце стояло еще высоко, трава звенела, тренькала, жужжала и зудела, и все это сливалось с теплым ветром в ровно дышащее молчание гор. И в густоте насыщенного звуками молчания раздавалось то далекое ржание пасущегося коня, то лай чабанской собаки. Он накинул рубашку и сказал:
- Андрей, я прогуляюсь...
Тот не ответил, - наверное, уснул. Он подумал, что Андрей и вправду устал сегодня - все-таки за рулем, по горной дороге.
Через рощицу диких яблонь он вышел к подножию большого холма, на волнистом гребне которого паслись тонконогие кони, медально отпечатываясь на фоне акварельно промытого неба.