— Быстрей! Быстрей!.. — доносилось до него. — Быстрей!
Но он и без того мчался во всю прыть. Катился, как перекати-поле, подгоняемый ветром. Ноги сами отрывались ото льда и отсчитывали метры. Он летел, как стрела, скакал, как кенгуру, семимильными прыжками.
А сердце, взбешенное невероятной гонкой, вырывалось из груди, а легким уже не хватало воздуха. И вдруг он почувствовал, что сапоги стали железными и он едва волочит их по гигантскому магнитному полю, с трудом отрывая подошву, чтобы сделать еще один шаг к спасению.
«Все… Погиб…», — паническая мысль лишает его последних сил.
Он падает. И никакие звуки уже не могут помочь ему, не могут предотвратить случившееся.
— Ну, что? Что вы стоите! Прыгайте! Спасайте! — это кричит Нюра.
Но ее никто не слышит.
Матросы растягивают пожарный шланг. Механики готовят аварийную помпу. Кто-то сбрасывает за борт шторм-трап, и все видят, как маленькая смешливая Нюра в этот миг становится дикой кошкой, переваливается через фальшборт, быстро спускается по трапу и, не задерживаясь у борта, бежит навстречу Вьюгину. В руке у нее высоко поднята кочерга. Она потрясает орудием, словно булавой, ятаганом, мечом из дамасской стали, и кажется, попадись ей под удар, рассечет надвое.
Но, опережая девушку, летит красная аварийная ракета, посланная капитаном с мостика.
Вьюгин поднимается и снова бежит. Но это ему кажется. Он в самом деле только переставляет ноги. Уже безразличный ко всему. И радостное «ура»! для него все еще звучит сигналом тревоги. И Нюра с боевой кочергой, и протянутые с борта руки не доходят до его сознания. Он дышит тяжело. Он стыдится поднять на товарищей глаза. Не хочет слышать насмешливый голос Нюры.
Вахта окончена. Он идет в каюту разбитый усталостью и пережитым страхом. Не раздеваясь, падает в кровать и лежит, вперив неподвижный взгляд в свежевыкрашенный потолок.
За бортом потрескивает долголетний лед, мерцают кристаллики спрессованного ветром снега, и ничего более не нарушает извечной тишины Ледовитого океана. Лишь слышны в проходе чьи-то быстрые шаги.
Вот они ближе, ближе к дверям, остановились… Дверная ручка поползла вниз, и Вьюгин увидел Нюру.
— Это тебе, — сказала она тихо и осторожно поставила ему на грудь тарелку, покрытую белой салфеткой.
Вьюгин молчал.
Тогда Нюра сдернула салфетку, и он увидел большую медведицу, а рядом маленького медвежонка.
Они сидели рядом. Аппетитно пахло свежеиспеченным, сдобным и чем-то очень вкусным… Неизведанным.
Аппакыч
— Плохой человек Шнурок. Совсем плохой. Зачем мои капканы проверил, соболя взял? Зачем его лыжня по моей бежит?
Аппакыч все видит: и следы на снегу, и вершины берез.
— Цо-цо… Ветки поют, шибко гнутся. Пурга будет. Собачка в снегу катается, шкурку моет, глаза моет — большая пурга будет.
В пургу Шнурок ходит. Следы прячет. Лиса — одинаково. В одну норку вошел, в другую вышел. Где найдешь?
Аппакыч идет параллельно заячьей тропе, приглядывается к следам. Останавливается.
— Заяц место топтал… Туда дернул, сюда дернул — в петле помирал. Шнурок зайца взял.
Аппакыч вздохнул, покачал головой.
Заскрипела седая береза, по кухлянке рикошетом прошелся ветер. Колючие снежинки мошкарой закружили в воздухе. Началась пурга.
Аппакыч не боится пурги. Он житель Камчатки — коряк. Шестьдесят лет прожил на берегу самой светлой реки. Много тропок пролегло по обветренному липу Аппакыча. Много. Русские охотники уважают старого коряка. Хорошо зовут: Аппакыч. Коротко зовут. А полное имя Аппакыча — Яетлы Аппакович Мейнувье, что означает «большое дыхание».
У Аппакыча все большое; и охота, и душа, и семья большая. Пять дочек в школу ходят, одеть надо. Одна в Петропавловске техникум кончает, продавцом будет. Сына нет. Кто соболя тропить будет? Жена была, давно померла.
— Ай, ай…
Аппакыч смахнул с редкой бороденки наледь, снял лыжи, подогнул под себя ноги, обутые в расписные торбаса, сел прямо в снег, отвязал от пояса кожаный мешочек с табаком и трубкой. Задымил.
Сокжой потянул носом воздух, навострил уши, глухо залаял.
— Зачем зря лаешь? Зверя нет, человека нет. Ложись, отдыхать будем, — проворчал Аппакыч. Сокжой — хорошая кличка. Так дикого оленя, вожака зовут.
Пес постоял, настороженно прислушиваясь, потом потер лапой морду, вырыл ямку глубже, потоптался, лег, свернувшись клубком. И закружился снежок над его густой серебристой шерстью.
Аппакыч, посасывая трубку, думал: «Умная собачка Сокжой, сильная собачка. Молодой был, как олень бегал, а сейчас спать любит».