Танки рвутся, горят, немцы остервенело лупят по нашим окопам. Собак почти не осталось. Пошли в ход гранаты. Стрелки, поливаемые свинцовым дождем, бьют по «тиграм» из противотанковых ружей. Пустили собаку. Есть! Сноп пламени, грохот, горит фриц! А вожатый убит.
Когда взорвался четвертый танк, остальные три развернулись и ушли. Погибли двое вожатых, потери у стрелков. То на одном, то на другом участке боев слышны взрывы подорванных собаками танков. Станция Староверово — 6 вражеских машин, в сражении у совхоза им. Ленина — 14. Это работа бойцов 10-го армейского отряда ИТ, летом сорок первого вместе стояли в Малиновке.
Маяки пытались брать дважды — безрезультатно. Немцы разбрасывали листовки «Какие вы вояки, что не взяли Маяки». Не взяли и Славянск, и Красноармейск. Немцы перешли в атаку по двум направлениям — Изюм и Барвенково. Немецкий офицер 357-й пехотной дивизии записывал в личном дневнике: «Первая линия русских позиций разрушалась под градом бомб и снарядов. Но, несмотря на это, те, кто пережил этот ад, оказывали ожесточенное сопротивление. Один советский батальон, чьи позиции атаковал 466-й гренадерский полк, держался до последнего человека. На его позициях было найдено 450 мертвых русских».
Бомбили расположение советских войск чудовищно. 17 мая разбомбили узел связи 9-й армии в Долинской, и наши части остались без связи, под градом бомб и снарядов. Хаос. 22 мая 1942 года Барвенковская западня захлопнулась, обе армии Юго-Западного и Южного фронтов оказались в окружении, но ожидаемой капитуляции гитлеровцы не получили. И с 25 мая начался прорыв под мощным огнем и бомбардированием с воздуха и артиллерии на земле. 28 мая удалось, пусть на участке 800 метров, прорвать фронт. Около 22 тысяч солдат и офицеров одержали пусть и очень горькую победу, вырвавшись из котла.
От полигона до передовой — руку протянуть.
Примчался посыльный из штаба:
— Товарищ младший воентехник, для вас задание. Собрать остатки разбитого отряда. Вот названия частей, вот названия штабов. Выезжайте на передовые, собирать остатки частей.
Разыскивая штабы, Дина ловила попутки, когда случалось добыть лошадь — скакала верхом, нет — шагала пешочком, как придется. Добравшись в расположение, спрашивала с надеждой: «Не подобрали ли вы людей, не остались ли у вас…?» Отыскивались далеко не все штабы: от большинства частей ничего не осталось. Собрать удалось очень мало.
С передовых Дина вернулась на трехтонке, мотаясь в кузове среди пустых бочек из-под бензина, порядком этими бочками побитая. А мимо гнали к Северному Донцу и грузили на понтоны косяки лошадей знаменитых донских заводов.
Ночью бомбили Ворошиловград, железнодорожную станцию. Вышли спасать то, что можно спасти. Растаскивали руками снаряды, расцепляли вагоны, груженные снарядами. «Зря все это, — сказал железнодорожник, — все равно они сюда придут. Лучше бы рвануло — не фрицу же оставлять»
Пришел приказ отходить. В пыли и копоти отступали войска под палящим солнцем, оставили Краснодон, текли меж донскими станицами. Казачки выносили на дорогу кринки с молоком, караваи хлеба, огурцы, помидоры, яблоки. Выли в голос бабы. Одной рукой протягивали вареную куру, а другой поднимали подол и, закрывая лица, криком кричали: «На кого же вы нас покидаете, солдатики?» Казачки крыли солдат остервенело: «От гляньте, такие разэтакие, мы за вас видать воевать будем!» Шли солдаты, не смея поднять глаз, не зная ответа на простой вопрос «Почему отступаем?» Давило грудь страшное чувство беспомощности, гнев от бессилия что-то предпринять, изменить… А в ноздри залезал густой пшеничный аромат — недавно взорвали элеватор. Горячая пшеница устилала дорогу, и люди шли, утопая по колено в зерне.
Отступающие войска Южного фронта преследовала 1-я танковая армия фон Кляйста. Отряд держал оборону из последних сил. Тяжелые «тигры» — крепости на гусеницах, подкрепленные великолепно оснащенной пехотой. И против этой армады — наши, вымотанные бесконечными переходами, терявшие людей, собак, но не утратившие мужества солдаты 9-го отряда.