Город-крепость, охраняемый оборонительным поясом фортов на 53 километра, пал на четвертый день штурма, 9 апреля 1945 года. 25 апреля взятием порта Пиллау закончилась Восточно-прусская операция, продолжавшаяся 103 дня.
37-й уже на территории Польши. Северная Польша покрыта непрерывной цепью окопов, минными полями и полосами проволочных заграждений. Минеры шли шаг в шаг за наступающими частями, случалось, что в боевом порядке. Агония немцев была чудовищно агрессивной. Города, готовые куличным боям, покрытые баррикадами; дома и дороги заминированы плотно; все улицы простреливались, подготовлены минометные точки.
Каждая пядь, каждый клочочек польской земли, отвоеванной для Польши, был полит кровью советских солдат. Дине порой казалось, что она слышит перезвон саперных лопаток, выравнивающих могилы наших погибших там, где успевали их похоронить.
Вышли к Висле; ночью — запах уцелевшей молодой листвы и сырой, перелопаченной снарядами земли. Собаки усталые, надеются на ужин. Если бы за боевые заслуги им полагались медали и ордена, то в батальоне, наверное, половина четвероногих минеров была бы орденоносной. Джек, Дозор, Джульбарс, Дина-1… — они и многие их коллеги перевалили за две тысячи мин и снарядов, а Дина-диверсант — начала четвертую тысячу.
Позади Познань, Торунь. Впереди — Германия.
Германия… Что ждала Дина от встречи со страной, во имя которой и именем которой творились неслыханные злодеяния на ее родной земле? Этот вопрос она задавала самой себе, когда ступила на землю, армия которой, ведомая фюрером на победное уничтожение Советского Союза, теперь практически сложила оружие перед Красной армией, а народ третьего рейха стал народом побежденных. Странное, необъяснимое состояние не оставляло ее, особенно первое время. Обыкновенные женщины-домохозяйки ведут детей к пунктам питания, организованным нашей армией. Но ведь такие обыкновенные немецкие женщины писали своим мужьям, сыновьям письма с требованием прислать русского сала, меду, одежды. Кто-то из таких мирных женщин просил мужа прислать костюмчик, не обращая внимания на кровь — «кровь можно отмыть». Она вспоминала фотографии, которые хранили немецкие солдаты и офицеры: ухоженные жены, сытые здоровые дети. И тут же — виселица с растерзанными женщинами, русскими, белорусскими, украинскими. И картины в районе Сурожа-Витебского после операции «Kugelblitz» («Шаровая молния») вставали перед ее глазами… 260 партизан со вспоротыми животами и обрубленными руками, еще живые, связанные проволокой и облитые смолой и сожженные… Мирных жителей — женщин с детишками — согнали в уцелевшие сараи и живыми спалили.
Может, сыновья или братья тех женщин бросали младенцев в колодцы? Или мучили детишек из санатория Сокольники?
Люди, которых встречали наши бойцы на немецкой земле, были совершенно обычные, такие же, как везде, только, пожалуй, более напуганные. Обычные люди… Но Дина ничего не могла с собой поделать, в сердце у нее навсегда осталось то, что называлось «страшнее боя». Можно отмыть кровь с костюмчика. Из памяти — невозможно.
Победу они встретили именно здесь, в Германии!
Вечером восьмого мая услышали:
— Берлин взят! Полная и безоговорочная капитуляция!
Победа! По-бе-да!!!
Начали бросать вверх пилотки, потом с криком «качать комбата!» подхватили Мазовера — благо, легкий — «Ура, товарищ майор!» Отпустив Мазовера, поискали Волкац, а она пулей летела к собакам, за ней — Джульбарс, а за ними — все остальные. Дина обнимала и целовала собачьи морды, носы, к их общей радости. «Да что вы, товарищ лейтенант, Дозора целуете, давайте меня!» — хохочет Ненашев. И все целовались, обнимались, кто-то салют устроил. Звонкий лай четвероногих минеров дружно поддерживал всеобщее ликование.
— Сань, а помнишь, как в Белоруссии мы нижними рубахами им морды заматывали, — хлопнул по плечу Филатова Кириллов. — Помнишь?
— Ну, — улыбается тот, — партизаны наши боялись, что гавкнут, не дай бог. И не только рубахой,… — заржал Филатов. И хохочут оба, и рассказывают всем, как «холодно-то было без исподнего».
Победа! наши дорогие, Победа! — дождались.
— Товарищи, война кончилась! — почему-то прошептала Дина.
Возбужденный, переполненный восторгом и еще неосознанным вполне счастьем от случившегося взвод едва угомонился, как раздалось:
— По машинам!
По горячим следам 3-й гвардейской танковой армии Рыбалко торопились грузовики с минерами 37-го батальона. Путь на Прагу лежал через Рудные горы. Пологие северные хребты обрывались крутыми южными склонами, заросшими густыми хвойными лесами. Узкие, нависшие по бокам ущелья дороги, пропаханные гусеницами танков. Как только они одолевали подобный полусерпантин, с гор неслись в цветущие майские долины быстрые горные речки, где плескалась форель. Позади немецкая часть Рудных гор, теперь машины катят по склонам Крушне Гори, и на чешской стороне красноармейцев встречает средневековый замок и надпись: «Здесь — центр Европы». Короткая остановка в Теплице, грузовики не успели притормозить толком, а люди бегут к машинам, окружают с криками «Наздар! Наздар!» Бойцы ошарашены искренней радостью, с какой их встречает чешское население. В грузовики летят букеты цветов, подростки вскакивают на подножки, заглядывают в кузов — о, пес, пес! Женщины выносят булки, сыр, колбаски. Принимают как дорогих долгожданных гостей, нет, родных — братушки! Дети просят погладить собак — «ой, пес, ой, пес!». Собаки польщены подобным вниманием. Провожают всем селом.