Из зеркала на меня глядит мокрый чёрный пёс с ярко-зелёными глазами.
Вдалеке хлопает дверь. Потом загорается свет и появляется мама.
— Ты что, Саймон? — говорит она, щурясь.
В её волосах бигуди, отчего голова похожа на клумбу.
Боль в запястье перемещается в живот и выходит наружу слезами.
— Чего ты? — Мама берёт меня за руку, там, куда укусил пёс. Костяшки её худых пальцев белые под канарским загаром. — Прямо беда с тобой.
Я вижу в её глазах зелёный блеск и вдруг понимаю, куда делся пёс-призрак.
Она тащит меня в мою комнату и едва не швыряет на постель.
— Убери отсюда собаку. От неё грязь. Руби, вниз. Живо.
Руби вскакивает и встряхивается, хлопая ушами. Затем, поджав хвост, удирает вниз. Мама выходит и захлопывает дверь.
Я сворачиваюсь калачиком под одеялом. В запястье так и пульсирует боль. Я перелезаю на нагретое Руби место, но оно быстро остывает.
Трубы клокочут и взлаивают.
На другой день, в школе, я чувствую себя усталым. Мел мистера Ганна скрипит по доске, будто визжит белый пёсик.
После уроков, лишь бы убраться из дома, я вывожу Принцессу и Руби гулять. Они тащат меня за собой — вернее, тащит Руби, Принцесса выступает вальяжно. Я бездумно шагаю, дышу и рассматриваю белые отметины на запястье. Они по-прежнему болят.
Куда именно собаки меня ведут, я вижу слишком поздно.
Втроём они сидят на скамье между китайской прачечной и кооперативом. Чуть поодаль Собакин подпирает собой фонарный столб и курит. Они смотрят на него с тихим благоговением.
Принцесса тоже теперь налегла: собакам не терпится обнюхать сидящих.
— Не туда, — говорю я, дёргая поводок, и глаза Руби лезут из орбит.
Но сил не хватает. Да и поздно уже.
Самый большой из троицы встаёт, бросает фантик от конфеты и вразвалку идёт ко мне. Его жирное белое тело едва помещается в спортивном костюме, а толстая шея делает его похожим на бульдога.
— Кто это тут у нас?
Он что-то жуёт, и его хомячьи щёки так и ходят.
На секунду у меня леденеет в груди.
— Я хочу поговорить с Собакиным.
— С Собакиным? Да ведь он только с собачками говорит. Ты собачка? — Он приседает на корточки, но даже на корточках выше меня. На его подбородке — готовый лопнуть прыщ, будто крохотное бельмо. — Ну-ка, гавкни?
Он расплывается в широкой шоколадной улыбке.
Меня вдруг зло берёт. Он не пёс-призрак, а всего лишь толстый мальчишка.
— Руби, — шепчу я, — голос.
Руби заливается оглушительным сердитым лаем. Вообще-то она не сердится, а просто рада погавкать, но мальчишке-бульдогу невдомёк, и он едва не плюхается на задницу. Принцесса коротко и женственно подтявкивает, будто кого-то отчитывая.
— Дурдом, бля! — кричит другой мальчишка, бездельничающий на скамье, козырёк кепки надвинут на глаза. — Брось ты их, Зуда.
Лицо мальчишки-бульдога багровеет. Он сжимает кулаки, но не смеет ни двинуться, ни отвести взгляда от собак.
— Хорош, — говорит Собакин и подходит.
Он чешет Руби промеж ушей. Та по-собачьи улыбается.
— Отлично погавкала. Молодчага.
От него несёт старыми окурками, но Руби всё равно.
Затем он поворачивается ко мне, и я вижу: его глаза, карие в золотистую крапинку, — глаза не собаки, но волка.
— Так всё хреново? — Он смотрит на моё запястье.
Я киваю.
— Всегда есть вожак. Главный среди них. Найди его и задай трёпку. Сыграй с ним в гляделки и перегляди. Докажи, что ты круче, тогда отвяжутся.
— Как вампиры? — спрашиваю я.
— Тип того.
— Но как мне его найти?
Принцесса виляет хвостом, и Собакин бросает на неё странный грустный взгляд.
— Они там, где вода. Как дикие звери.
Я не хочу опять идти в подсобку, и моё лицо, должно быть, это выдаёт.
— Я знаю, каково оно, — говорит Собакин. — Меня никто не учил, как с ними справиться, так что не ссы. Договорились? — Он легонько пожимает моё плечо. Пальцы его липкие от пота, но жест, несмотря на это, дружеский. — Молодец.
Затем его глаза вновь становятся волчьими. Он оборачивается и расправляет плечи.
— Ребзя! — орёт он, точно лает. — Не спать, бля!
Он поднимает обломок булыжника и запускает прямо в окно. Срабатывает сигнализация, и вся банда, как один, делает ноги, хохоча и улюлюкая.
Когда я прихожу домой, папа сидит на кушетке в гостиной, спортивная сумка стоит у его ног. Воротник тенниски расстёгнут, ладони на коленях.
— Здоров, — говорит он.
Я его обнимаю. Он неловко хлопает меня по спине.
Пахнет он гелем для душа, как всегда после спортзала, и за его ухом клок несмытой пены для бритья. Но есть и другой запах, сильнее, а лицо раскраснелось. Руби танцует вокруг папы, гоняясь за своим хвостом, а Принцесса кладёт голову ему на колени и предлагает кость. Он улыбается, но мельком, будто дверь хлопнула.