Ведя речь о происхождении детектива и связывая его возникновение с периодом зарождения и становления реалистического искусства, хотелось бы отметить и еще одну, весьма примечательную, особенность. Реализму, как известно, всегда были свойственны поиски новых художественных средств и приемов, писатели-реалисты всегда стремились к совершенствованию самой техники художественного повествования. Автору этих строк в свое время довелось подробно остановиться на данной проблеме[1], поэтому хотелось бы, продолжая наши беседы о великих литературных открытиях, осветить и такой вопрос: не является ли изобретение детектива — как нового, необычного способа повествования — итогом художественных поисков писателей-реалистов? И если это так, то кто же именно этот способ открывал и утверждал?
В литературе бывают порой удивительные, прямо-таки символические совпадения, позволяющие нам проникнуть в суть тех или иных художественных явлений. Вот одно из таких поразительных совпадений, проливающих свет на эти вопросы. В самом начале сороковых годов XIX века в разных уголках Земли почти одновременно появились в печати два произведения. Это — уже упомянутая новелла Эдгара По «Убийство на улице Морг» и роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Разница между этими произведениями, на первый взгляд, вполне соответствует тому расстоянию, на каком находился один автор от другого в момент выхода в свет их произведений. Действительно, что может быть общего между социально-психологическим романом, рассказывающим о метаниях и страданиях неудовлетворенного, разочарованного жизнью молодого русского дворянина, и детективной новеллой, посвященной раскрытию загадочного убийства на одной из парижских улиц? Казалось бы, абсолютно ничего. Но давайте внимательно проследим, как строят сюжет оба писателя, решающие совершенно разные художественные задачи. Рассказ Э. По начинается с загадки: в закрытой комнате обнаружены два трупа — пожилой дамы и ее дочери, причем самое непонятное — исчезновение убийцы из запертой изнутри квартиры. (Тайна эта в конце концов выясняется, как то и положено во всяком детективе, — убийство совершил гигантский орангутанг, сбежавший от хозяина-матроса и немыслимым прыжком сначала вскочивший в окно комнаты, а потом выскочивший таким же путем). Но ведь и у Лермонтова тоже вначале (в первой главе романа) читателю задается загадка — пусть не детективная, но все равно загадка, каковой является вся история с Бэлой. В самом деле, что руководило странными поступками Печорина? Почему он так настойчиво добивался любви юной черкешенки, а потом вдруг охладел к ней? Откуда вообще у него эти метания, эти дерзкие выходки, эти непонятные колебания в его настроении?
«Славный был малый, смею вас уверить, — говорит о Печорине Максим Максимыч, — только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод, целый день на охоте, все иззябнут, устанут, — а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился, ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет…»
Повторяю: загадки эти отнюдь не детективного порядка (хотя Печорина можно в какой-то степени считать преступником), однако для их разрешения Лермонтов прибегает точно к такому же способу повествования, что и Эдгар По. Оба автора начинают раскручивать действие в обратном порядке, переходя от настоящего к прошлому. Мсье Огюст Дюпен, ведущий расследование на улице Морг, начинает скрупулезно собирать все факты, имевшие место до преступления, причем нередко новый факт заставляет его идти все дальше и дальше в прошлое. Тем же методом — все дальше и глубже в прошлое героя — идет Лермонтов, раскрывая нам тайну Печорина, объясняя причины его более чем странного поведения. У Лермонтова в его романе все перепутано, перевернуто, переставлено, здесь нет никакой временной последовательности (события, рассказанные в первой главе «Бэла», произошли после истории с княжной Мери, глава «Фаталист», долженствующая по времени следовать за «Бэлой», тем не менее помещена в конце романа, а глава «Максим Максимыч», где мы видим «позднего» Печорина — накануне его смерти, — относится к начальным главам романа). Но вся эта нарушенная хронология подчинена строгой логике постепенного раскрытия характера героя, исследования всех его странностей и аномалий, всех обстоятельств и условий, способствовавших формированию этого «лишнего человека» — «злодея поневоле» — как назвал его Белинский. Роман Лермонтова — тоже своего рода детектив, если отталкиваться от изначального смысла данного понятия (detectio по-латыни «раскрытие»), притом, как мы убедились, здесь тоже раскрывается тайна, загадка, каковой является и сам герой, и все его поступки.
1
См. «Собеседник», выпуски 2, 4, 5. А также книгу Владимира Шапошникова «Великие литературные открытия», Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1981.