Однако на этом не остановились. По итогам Ванзейской конференции определилась «ближайшая задача» в политике Холокоста: уничтожение около 2,3 млн евреев. Нацисты позднее дали этому «мероприятию» кодовое название «Операция Рейнхард». Все, кто был связан с нею, приносили клятву, обещая не распространять никакую информацию о проделанной работе. Убийства евреев должны были осуществляться преимущественно в трех новых лагерях: Белжеце, Собиборе и Треблинке, начавших действовать в 1942 г. Эти лагеря смерти были оснащены камерами, в которые подавались выхлопные газы дизельных двигателей и двигателей внутреннего сгорания. Жертвами стали не только евреи генерал-губернаторства (куда были свезены также евреи иззападной части Польши и из Германии), но и других стран Европы, включая СССР. Всего здесь уничтожили 1,7 млн евреев. Причем за 1942 г., если довериться перехваченной британской разведкой телеграмме, количество жертв составило 1 274 166 человек. Из них в Собиборе 101 370 человек, в Белжеце — 434 508, Треблинке — 713 555, Майданеке — 24 733[29]. Отметим, что параллельно в качестве лагерей смерти стали функционировать и «традиционные концлагеря», а именно Аушвиц (он же — Освенцим) и Майданек (находился под Люблином). С конца 1943 г., т. е. с ликвидацией Белжеца, Треблинки и Собибора, именно Аушвиц превратился в ключевой «лагерь смерти». Наиболее печальную известность он получил в 1944 г., когда за считаные месяцы здесь были убиты около 435 тыс. венгерских евреев[30].
Мы хотим особенно подчеркнуть: в оккупированных странах западной и центральной Европы нацисты не позволяли себе уничтожать евреев открыто и публично, как в Киеве, Риге или Ростове-на-Дону. Нацисты скрывали уничтожение, а на оккупированной территории Чехии даже создали «образцово-показательный» лагерь в Терезиенштадте, в который уже под конец войны возили иностранные делегации из нейтральных стран с целью убедить в ложности сведений о массовом уничтожении. Ведь официально речь шла о переселении европейских евреев, которых через транзитные лагеря отправляли на восток, обещая предоставить работу. Эту иллюзию немцы поддерживали в жертвах вплоть до того, как те попадали в газовые камеры. В отношении советских евреев такие церемонии считались излишними.
Мы не будем подробнее останавливаться на функционировании лагерей смерти: на примере Собибора дальнейшие материалы нашего сборника раскрывают этот вопрос. В целом же, тема Холокоста может содержать безграничное число вопросов и нюансов. Сейчас же мы хотели бы остановиться подробнее на двух проблемах, которые, по нашему мнению, недостаточно получают сегодня освещение в публичном пространстве России.
Одна из наиболее тяжелых и сложных страниц — роль «тех, кто стоял рядом» (bystanders, если использовать англоязычное понятие). Они могли лично никого не убивать, а их действия ранжировались от молчаливого одобрения до выдачи евреев оккупационным властям и прямого соучастия в убийствах (например, конвоирование обреченных к местам расстрела). После войны все они хранили молчание и отрицали сопричастность. В конечном счете далеко не всегда известных фактов достаточно, чтобы выдвинуть официальные обвинения. Еще больше масла в огонь подливали те, кто предпочитал писать о «коллективной вине», что откровенно играло на руку реальным преступникам, которые получили возможность релятивировать свои действия и переключить внимание общественности на более абстрактные вопросы. Как отмечала Х. Арендт: «Для меня квинтэссенцией моральной неразберихи всегда была послевоенная Германия, где те, кто лично ни в чем замешан не был, уверяли сами себя и весь мир в том, сколь глубоко их чувство вины, в то время как лишь немногие из настоящих преступников были готовы хотя бы к малейшему покаянию»[31].
Отчасти именно поэтому Х. Арендт предложила отличать вину и ответственность. Первая всегда индивидуальна, она определяется персонально для каждого и должна быть доказана в судебном порядке. Ответственность же предстает более широкой категорией и относится ко всем, кто в той или иной степени был причастен к проводимой политике уже в силу того, что были рядом, что включает и тех, кто стоял около расстрельной ямы под Понарами, и тех, кто на выборах голосовал за Гитлера. Как поясняла Х. Арендт: «есть два необходимых условия коллективной ответственности: я должен считаться ответственным за что-то, чего я не совершал, и я должен нести такую ответственность в силу своего членства в группе (коллективе), которое невозможно прекратить добровольным актом с моей стороны, то есть членства, крайне непохожего на деловое партнерство»[32]. В данном случае речь идет о политической (т. е. коллективной) ответственности, возникающей ввиду членства в определенном политическом организме: если мы считаем себя наследниками великих деяний и побед, то неизбежно становимся ответственными и за проступки своих предков. Только полное самоустранение от участия в общественной жизни может позволить снять с человека ответственность за проводимую преступную политику. Отказ от собственного морального суждения (то есть практических суждений о том, что есть хорошо и плохо) позволил тысячам немцев сотрудничать с режимом, строя свои карьеры и живя так, как если бы нацистская Германия была обычным государством. Послевоенные известия о зверствах нацистов в немецком обществе вызвали возмущение, но не моральное негодование. «Действительно странно было бы приходить в моральное негодование от речей нацистских главарей, чьи взгляды были давным-давно известны», — иронично отметила Х. Арендт.
29