- Почему тогда одних пускают, а других - нет?
- Вот заладила: почему да почему! Потому что всех не прокормишь. Есть закон, очень важный, о свободном переселении вдоль Горячей, но есть и ограничения на число жителей. Только один у нас город, Тёплая Гавань...
После обряда Фаргал придержал алхимика за руку:
- Подожди, Киприан, об артефакте потолковать надо.
Баглай посмотрел на сына неодобрительно, щека со шрамом дёрнулась. Фаргал съёжился под этим взглядом, заговорил и быстрее, и тише:
- Сабрина, жена моя, понесла, а до того мёртвый родился - ну, помнишь...
- Сильный артефакт нужен, - чародей прикрыл веки, словно искал что-то внутри себя, перебирал, - с эфирным воздействием. Иначе сольются две тени, не будет жизни ребёнку.
- Вот и я про то же... Так когда подойти? Сколько в задаток?
- Завтра приходи, и жену приводи обязательно - слепок сделаю. Тогда и о материале потолкуем, и о цене.
Рута заметила взгляд отца, внизу живота от него неприятно заныло. Не ветер ножом прорезал - плохое предчувствие.
Все они и любили Баглая, и боялись; скучали, когда заступал на вахту, избегали, когда возвращался. Руте отец часто казался ледяным големом: холод снаружи, а сердце горячее. "Он не со зла, - говорила мама Бригитте, когда и той доставалось, - просто вспыльчивый". Бригитта хмурилась, сверкала глазами, но молчала. Она и сейчас молчит, хмурится, а на руках малыш Нин, уже очень большой, и вот он - улыбается. Руте вдруг стало тоскливо, захотелось тоже стать маленькой, не взрослеть. Ведь те ребятишки дальше по берегу, они пусть и грязные, и одеты едва, а счастливей.
[2]
"Кулак" их давно уж распался, сами по себе теперь "пальцы". Началось всё с Ратмы, которого Киприан крепко взял в оборот, и не до забав тому стало. Казарнак всё чаще уходил к старшим ребятам, особенно с Баандаром сдружился, Маклай, наоборот, уходил на починок, и сдружился, что удивительно, с Тарнумом. Хотя мальчишек, их разве же поймёшь? Они и теперь дерутся, но уже не так, как раньше. Раньше между починковскими и поселковыми война была, только детская. Айрис тогда сразу сказала, что с поселковыми и Казарнаком, а Руте хотелось быть и с поселковыми, и с починковскими.
- Так нельзя, - упрекала сестра, - выбирать нужно. Лёд против дерева, понимаешь?
- Не-а, мне и лёд, и дерево одинаково нравятся.
- Значит, не лёд ты и не дерево, а твой любимый лёд для лепки - лепи из тебя, что хочешь!
Рута, конечно, обиделась, но сама мысль ей понравилась. Что, если все люди - фигурки, только не понимают? Или не все? Может, есть такие, с которыми не поиграешь? Она не раз возвращалась к этому образу, тлеющая внутри искорка дара не позволяла забыть, и когда Тарнум поведал свою историю, в Руте будто щёлкнуло что-то, сложилось из кусочков целое. Да, есть такие, с которыми не поиграешь, потому что твёрдые, как камень тороса.
- И ей, и ей расскажи! - горячится Маклай. Они в заброшенном охотничьем домике, устроенном в кроне старого белого дуба. Тарнум нашел это место и дал имя - Гнездо. Открывает только тем, кому доверяет, и если бы не Маклай, Руте бы сюда не попасть.
- А ты смелая, - Тарнум смотрит на неё, изучает. Волосы у него соломенно-светлые, глаза карие, кожа чистая, да и весь он ладный, красивый.
- Всё его носишь? - Рута показывает на осколок артефакта, выглянувший из-под рубахи.
- Ношу, хотя ничего волшебного там уже не осталось, так Ратма сказал.
- Что ещё он сказал? - Рута хмурится, неприятно упоминание Ратмы.
- Что осушила его ты, - на губах Тарнума играет хитренькая такая улыбочка, Руте очень хочется её стереть.
- А если и так, то что?
- Да ничего, ничего, я тебе благодарен.
Рута не стала уточнять, за что именно, ответ пришёл сам собой, увидела как бы со стороны. Киприан крутит в пальцах сердце голема, говорит:
- Артефакты столь высокой силы опасны для тех, у кого нет способностей к волшебству, потому оставить тебе его не могу.
- Там ещё кусочек откололся, можно его? - спрашивает Тарнум. - Мне на память, потому что отец... потому что отца...
- Да, понимаю, - Киприан сдвигает кустистые брови, - кусочек я тебе осушу, подготовлю.
Однако же осушил, как выяснилось, не до конца.
- Всегда пожалуйста! - Рута подмигивает Тарнуму, и уже у неё на губах хитренькая такая улыбочка.
- Расскажи же, - встревает Маклай, - о морозных пауках расскажи!..
- Так ты хочешь услышать о пауках? - в голосе Тарнума что-то меняется, меняется взгляд. - Не люблю об этом рассказывать, очень.
Вопрос задан Руте, Рута не спешит отвечать. С одной стороны, если не любит рассказывать, может и не надо? И пусть Маклай обижается. С другой - любопытно же!
- Да, хочу...
И Тарнум начинает - сухо, скупо, голос то и дело срывается. Но чем дальше, тем с большим жаром он говорит, от жара этого в Руте что-то тает и будто бы звенят колокольчики.
- Далеко отсюда, на юге, есть Чистое озеро. Вода в нём всегда хорошая, даже летом, когда чистую воду не отличишь от волшебной. Мы жили в посёлке Приозёрном, с северной стороны озера, а с южной был посёлок Заозёрный. Вот так, да, незамысловато. Жили богато, чего говорить, и рыбы вдоволь, и пушной птицы, и зверя озёрного, но у Горячей коварный нрав...
Рута слушает, не упускает ни слова - жаль, она больше не прикасается к волшебному льду. Взять бы ком, размягчить, растянуть, и вот они, каверны, проточенные коварной рекой, под озером и под посёлком. Вода в кавернах собирается, собирается, со стенок свисают наросты, похожие на гроздья поганок. Поганку цепляем к поганочке, поганку к поганочке, и получаются похожие на грибы-дождевики яйца, из которых вылупляются пауки. Сначала маленькие, потом всё больше и больше. Каверны кишат пауками, пауки жрут друг друга, но меньше их не становится; Горячая вливает в пауков волшебную силу, прокладывает путь наверх, к людям. Теперь вылепить ночь, звёзды на небе, серебряный глаз Салмы, и как пауки появляются из-под смёрзшейся в камень земли. Как бьют чарами холода в стены домов и стены крошатся осколками льда, как плюются морозом в людей и люди крошатся тоже. Смотрители подняли големов, но их слишком мало, разрывают на части. Люди спасаются кто куда, живущим у пристани повезло больше всех - с ночи на реке баржи. Давку нечего и лепить - она и есть один большой ком. Тарнум там, вместе с братом, матерью и отцом, но двух сестёр и ещё одного брата они потеряли. Пауков Горячая не пускает, мечутся по береговой насыпи, плюют стрелами льда. Баржи отчаливают, посёлок за спинами спасшихся стремительно превращается в морозный узор, сотканный из паутины...
- А что случилось со вторым посёлком? - спрашивает Рута тихо.
- Я же не знаю, - вздыхает Тарнум. - Только то, что говорили люди с заходивших сюда барж. И не мне говорили, а матери...
- Пауки и до Заозёрного добрались, так? - понимает Рута. - И всех убили?
- Почти, - следует ответ, - осталась горстка смотрителей. Торосы рядом с ними где раскололись, где расплавились, а они устояли, дождались подмоги.
- И кто же им помог?
- Из Тёплой Гавани пришел корабль с солдатами и чародеями, пауков сожгли вместе с руинами, каверны чем-то залили. Теперь там новые Заозёрный и Приозёрный, как говорят.
- Вернуться не хочешь?
- Зачем? Теперь мой дом здесь.
[3]
По реке идёт тюремная баржа; на палубе не только големы-стражи, но и огромный снежный медведь - с ошейником, как и арестанты.
- Знаете, кого везут? - спрашивает Баандар, играя ножичком с костяной рукояткой.
- И кого же? - хлопает ресницами Айрис.
- Огненного Снежка банда, - ухмыляется Баандар, - с самого Острова сослали.
- Отец говорил, - спешит добавить Казарнак, - тринадцать посёлков сожгли, покуда их взяли.
- Ещё скажи - тринадцать городов со столицей в придачу! - Баандар смеётся, будто лает.