Рута медленно оборачивается, смотрит мимо сестры, не узнавая. Большие голубые глаза Айрис блестят, как всегда, светлые волосы убраны под волшебную сеточку.
- Это не я, - говорит рута тихо, - не я её убила...
- Что с тобой? - Айрис трясет за плечи, - очнись, слышишь, очнись!..
Появляются Фаргал и Бригитта, Баглай и Пилип, Нин и Маклай, даже Киприан с новой ученицей, Мириндой.
- Это не я, - всё повторяет и повторяет Рута, - не я её убила...
- Помогайте же! - кричит Айрис, - Что вы стоите?
Руту поднимают, осторожно несут, опускают на косматую медвежью шкуру, расстеленную на снегу.
- Держите крепче, - скрипит Киприан, - согревающее заклятье буду читать...
Слова праязыка входят в тело девушки ледяными иглами, те собираются в огненный шар, шар взрывается. Руту выгибает дугой, чувствует запах горелого мяса - это она, она горит заживо! Или нет, не она, а ребёнок, которого потеряла? Тогда, три года назад, тоже были ледяные иголочки боли, огненный шар, выжегший чрево изнутри.
- У меня больше не будет детей, так? - спросила у Киприана после, оправившись от горячки.
- Сложный вопрос, - алхимик не ответил прямо, - потребно время...
- Это из-за поединка? - сорвалась, выкрикнула, - из за него я проклята, да?!
- Нет на тебе проклятья и не будет, - был ответ, - если сама на себя не нашлёшь...
По жилам бежит не кровь - раскалённая плазма, Рута приходит в себя, снова чувствует холод.
- Вот и всё, - Айрис накрывает ещё одной шкурой, - вот и всё...
Поединок жара и холода изменил старшую сестру много больше, чем саму Руту, повзрослела на годы за одну только ночь. К Руте после поединка относились прохладно, что говорить, даже Фаргал с Сабриной, и уж от сестры она ожидала самого худшего. "Вот сейчас, когда Казарнаку определено изгнанье, - думала Рута, - Айрис воспылает к нему любовью, ко мне - ненавистью, ведь из-за меня же всё". Однако, ничего подобного: Казарнака Айрис даже провожать не вышла, за младшую же сестру вступалась везде, где только можно. Дальше, как говорится, больше. Баандару Айрис дала от ворот поворот, с Маклаем стала ходить - кто бы мог подумать, с увальнем Маклаем! - хотя никакой он теперь не увалень, по правде сказать... Кончилось тем, что сыграли две свадьбы в один день, и Лучистый гулял, и Заливной.
- Рута, ты спишь?
Она и не заметила, как уснула там, в снежном поле, просыпается уже в отчем доме, на печи, от шёпота старшей сестры. На глаза наворачиваются слёзы, потому что на миг показалось, будто они с Айрис снова девчонки и сейчас та позовет смотреть баржи, или ещё какая причуда, а она, Рута, будет упираться и злиться, ведь отвлекает же, вредина, от самого интересного отвлекает!
- Почему она так, Айрис, зачем? - спрашивает Рута, всхлипнув.
- Не знаю, - красивые глаза сестры туманятся, смахивает слезинку, - устала, наверное...
- А если из-за меня всё, а?
От слов этих Айрис меняется в лице, хватает за руку, шипит рассерженной кошкой:
- Сколько раз я тебе повторяла? Не ты убила Ратму, а Бамут, не ты убила Бамута, а пантеон, потому перестань, перестань быстро!
- Хорошо, я не буду, - Рута шмыгает носом, - просто...
- Никаких "просто"!
- Что вы шепчетесь там? - в среднюю комнату заглянул Баглай, - приступайте уже!
Пошёл второй год, как он не работал в остроге, сильно за два этих года сдал. И исхудал, и ссутулился, и кашель его донимал. Как-то отразится на нём смерть Ламанды, не сломает ли окончательно?
- Спускайся, - Айрис отпустила руку, но глаз не сводила, - и правда пора начинать.
- Так ты поведёшь, не Бригитта? - удивилась Рута.
- Попробую, - и в голосе, и во взгляде сестры появилось что-то такое, не оставлявшее никаких сомнений: сможет.
Особой ритуальной кисточкой Рута нанесла Айрис на лоб знак Игнифера - круг с точкой в центре; Айрис нанесла руте знак Акахада - овал, но вокруг рта, и точка на губе. Знак Страфедона был у Бригитты на правой щеке - квадрат с точкой, у Сабрины знак Хакраша, и на левой - пятиконечная звезда с точкой в центре. Айрис расставила лампадки, зажгла, повела песнь, песнь тут же подхватили. Тело Ламанды омыли, нанесли знаки на лицо и на тело, когда краска подсохла, завернули в саван.
- Игнифер!.. Акахад!.. Хакраш!.. Страфедон!.. - закончила Айрис песнь, выкрикнув имена богов пантеона.
"Такая уверенная, - думала Рута, - такая взрослая. Стану ли когда-нибудь, как она?"
[2]
Через два года после их с Тарнумом свадьбы, его мать, Примула, тяжело заболела. Говорили о порче, и были правы, только наслал не человек, а река. У Горячей коварный нрав. Ледяной покров, так называлась болезнь, именно тех, кто переселялся по реке севернее, чаще всего и выбирала. Кожа Примулы огрубела и шелушилась, шелушки таяли, превращаясь в капли волшебной воды.
- Болезнь не остановить, но можно замедлить, - сказал Киприан, - если переселиться южнее, и чем южнее, тем лучше.
Руте Примулу, понятное дело, было жалко, но в первую очередь увидела возможность для себя. После ужаса и позора поединка, после потери ребёнка, мечтала об одном: убраться от Лучистого и Заливного как можно дальше. Понимала, если сказать прямо, Тарнум не согласится, воспримет в ледяные штыки, искала, с какой стороны подступиться, и вот, нашла. В Гнездо его едва не силой затащила, под утро, когда лежали обессиленные, попросила:
- Давай переселимся, Тарнум! Не могу смотреть, как она мучается...
Тот опустил голову, долго молчал, теребя амулет со знаком Игнифера, выжженным по волшебному дереву.
- Меня её боль на части рвёт, - сказал наконец, - но про переселение забудь, ничего не получится.
- Из-за лесопилки, так? - спросила зло, - как же, столько трудов в неё с братцем Паранором вложили, сегодня-завтра запускать собирались, и бросить - немыслимо, невозможно!
- Нет, лесопилка не причём, - Тарнум тяжело вздохнул, - в Параноре дело.
Рута охнула, потому что в мгновение всё поняла - и как раньше не догадалась? Ведь странный он, Паранор, как есть странный: и пауков боится, и не женился до сих пор, и молчит порой до того страшно, что лучше в холод, стужу лютую, чем наедине остаться.
- Там, в Приозёрном, с ним что-то случилось? - спросила, накручивая на палец рыжий локон.
- Да, - последовал ответ, - паук коснулся холодом. С тех пор Паранор словно замороженный, и если поплывёт на юг, тоже заболеет. Как бы начнёт таять, понимаешь?
- Но не обязательно же плыть далеко, - не сдавалась Рута, - можно на самую чуточку...
- Если на чуточку, это ничего не даст матери.
- Проклятье... Но откуда ты всё это знаешь? Ведь с тех пор, как переселились, вы же только здесь и жили, если ничего не путаю.
- Знаю не я, знает Паранор. Просто знает.
Сказано было спокойно, но Рута чувствовала, как в любимом все клокочет.
- Бедненький мой... - прильнула, обняла крепко, - за что нам всё это, за что?
Тарнум обнял в ответ, скрипнул зубами:
- Если бы я знал...
Смерть Примулы растянулась на год, очень долгий год, всё это время Тарнум и Паранор не теряли надежды найти лекарство. Отвар пурпурного окопника, толчёный в порошок панцирь кракена, плед из шерсти мамонта - каких только средств не испробовали! - однако, не помогло ничего. Последние месяцы, самые тяжёлые, за больной ухаживал лишь Паранор, не подпускал никого.
- Боюсь я за него, - сказал Тарнум после похорон Примулы, - не бросился бы в Горячую следом.
Боялся не зря: через месяц Паранор пропал, как в воду канул. А может, так и было? Тарнум искал, долго искал, но напрасно, и слабина в нём какая-то образовалась, будто трещина. Рута снова возможность увидела, за уговоры взялась. "Как два берега, первые уговоры и эти, - подумалось, - река между ними в пару лет шириной".
- Переселимся, Тарнум, прошу! Ничего же не держит теперь, совсем ничего...
- И отец держит, и мать, и брат, как корни дерева держат. Потому, прости, не могу.
"А ещё лесопилка!" - хотелось выкрикнуть Руте, но промолчала. Поняла, С Тарнумом ей из Лучистого да Заливного не вырваться. Никогда.